438

о книге м. гюйо

M. Гюйо.   Безверие будущего. Социологическое   исследование.

С биографической заметкой о Гюйо Ал. Фулье

и с предисловием  профессора Д. Н.  Овсянико-Куликовского.

Перевод с французского   (11 изд.)

под редакцией Я. Л. Сакера. СПБ 1

 

 

 

 

 

 

 

  нас много теперь говорят о религии. И говорят по большей части так, что обнаруживают полнейшее свое незнакомство с этим общественным явлением, во всяком случае заслуживающим серьезного внимания социолога. По­этому книга М. Гюйо является кстати: она будет способствовать рассеянию густого тумана невежества, покрывающего у нас религиозный вопрос.

Книге предпослано предисловие проф. Д. Н. Овсянико-Кули­ковского. Почтенный профессор касается в нем наших современ­ных религиозных исканий, которые представляются ему «по мень­шей мере ненужными». Мы безусловно согласны с ним в этом слу­чае. По его словам, искания эти в огромном своем большинстве «сбиваются на какую-то игру в религию, на ребяческие упражне­ния на религиозные темы, — и есть в них что-то и схоластическое, и дилетантское,  и фантастическое» (стр.  IX).  Это строго,  но вполне  справедливо.   Не  менее  справедливо  и  то  замечание Д. Н. Овсянико-Куликовского, что в названных исканиях «за­мечается   стремление   подводить   религиозный   фундамент под явления общественные» (IX) — например, под наше освободи­тельное движение — и что в подведении такого фундамента нет ни малейшей надобности. «Это черта архаизирующего характе­ра, — говорит он, — противоречащая общей и все усиливаю­щейся тенденции прогресса к освобождению социальных явле­ний от религиозной ферулы 2...   Наши религиозные   реформа­торы и утописты не вводят, правда, новых обрядов, но они ищут новой   религиозной   санкции   для   таких   «светских»    вещей, как либерализм, социализм, освободительное движение и т. д. Это было бы шагом назад — в глубь архаических ступеней и

439

религии, и культуры, если бы только это был в самом деле «шаг», а не одна «игра ума» и пустая затея» (IXX). Прибавим, что к числу религиозных реформаторов и утопистов Д. Н. Ов­сянико-Куликовский относит также и г. Луначарского, который «выступил с попыткой создания «социал-демократической» религии, в чем едва ли есть надобность» (IX). Тут мы должны заметить, что наш автор выражается слишком мягко: на самом деле, можно с полнейшей уверенностью сказать, что в попытке г. Луначарского не было решительно никакой надобности.

Но — нам очень жаль, что мы вынуждены написать это «но», — мы не совсем согласны с Д. Н. Овсянико-Куликовским. Откровенно говоря, мы не видим никакой надобности и в той «грядущей религиозности», перед которой он почтительно скло­няется в своем предисловии. Он пишет: «Прогресс положитель­ной науки и философии ставит человека лицом к лицу с не­познаваемым, — и на этом пункте начинается та религия, кото­рая, в противоположность религиям прошлого, не связывает (religio значит — «связь») душу человеческую, а освобождает ее от уз, приковывающих ее к месту и времени, злобе дня, тревоге века, как всегда приковывали ее религии прошлого, столь тесно связанные с историей, с культурой, с общественно­стью, с государством, с классами, интересами групп человече­ских. В сравнении с ними религия будущего представляется не религией, но в ней религиозность человека взойдет на высшую ступень той рациональной созерцательности, которая, обла­гораживая дух человеческий, накопляет и освобождает его энер­гию для нерелигиозной культурной деятельности и борьбы за гуманность и высшие идеалы человечества» (XXI).

Эта аргументация кажется нам мало убедительной. Мы ду­маем, что «рациональная созерцательность» не имеет ничего общего с религиозностью. И нам сдается, что сам же Д. Н. Ов­сянико-Куликовский подтверждает эту нашу мысль некоторыми своими соображениями. В самом деле, у него выходит, что в ос­нове грядущей религиозности будет лежать «идея бесконечно­сти и вечности Космоса» (X). Идея эта «переходит за пределы человеческого разумения; она, добытая рациональным путем, иррациональна или супрарациональна, иначе говоря, — ми­стична» (X). Допустим, что это так. Но если это так, то и гря­дущая религиозность должна быть «иррациональна или супра­рациональна, иначе говоря, — мистична». А в таком случае она, как мы сказали, не имеет ничего общего с «рациональной со­зерцательностью». Кроме того, нельзя называть «мистичным» то, что недоступно научному познанию. Известно, что луна всег­да обращена к земле одной своей стороной. Поэтому ее другая сторона навсегда останется недоступной для научного исследова­ния. (Говоря это, мы, конечно, имеем в виду ученых, живущих

440

на земле.) Но следует ли отсюда, что эта другая сторона луны иррациональна, супрарациональна или мистична? По-нашему, совсем не следует. Нам возразят, разумеется — и, может быть, наш автор будет в числе возражающих, — что иное дело — не­познанное или недоступное для познания вследствие каких-ни­будь особенных условий, а иное дело — безусловно непознавае­мое. Мы ответим, что это так... с точки зрения Кантовой теории познания или одного из ее новейших видоизменений. Но для того, чтобы ссылка на эту теорию познания была убедительной, надо сначала доказать ее правильность, а это не так-то легко сделать. К тому же отождествление «мистичного» с непознавае­мым не выдерживает критики.

М. Гюйо говорит в разбираемой нами книге: «Вселенная, без сомнения, бесконечна, бесконечен поэтому и материал для человеческой науки; тем не менее вселенная находится под властью известного числа простых законов, в которых мы все больше и больше отдаем себе отчет» (стр. 358 — 359). Это, как нельзя более, верно. И в этом заключается ответ Д. Н. Овсяни­ко-Куликовскому, считающему «мистичной» идею бесконечности и вечности Космоса. Раз человек окончательно пришел к тому убеждению, что бесконечная вселенная находится под властью известного числа простых законов, в его миросозерцании нет места для мистицизма. Характеризуя взгляды М.Гюйо, почтен­ный профессор  говорит, что   покойный французский философ предвидел в будущем «не упадок морали и религии, а, напро­тив, расцвет морального и религиозного творчества, окрыленного не только внешними гарантиями свободы совести и мысли, но и внутреннею свободою человека от пут догматизма в вопросах религиозного и нравственного сознания» (VI). Это так; но не ме­шало бы прибавить, что Гюйо под религией будущего понимает нечто, совсем непохожее на религию. Так, он пишет: «Мы мо­жем сказать, что наука — это религия, которая возвращается к действительности, вновь находит свойственный ей путь, вновь находит, так сказать, себя самое. Наука говорит всем живым существам:  проникнитесь  друг другом,  познайте друг друга. Религия говорит им: объединяйтесь друг с другом, заключите между собою тесный, солидарный союз. Это одно и: то же веле­ние» (186). Если «наука — это религия», то несомненно, что в бу­дущем религиозное творчество очень усилится, ибо научная дея­тельность цивилизованного человечества все более и более возра­стает. Но в других местах — например, в первой и второй главах первой части своей книги — Гюйо сам очень хорошо поясняет, что точка зрения религии прямо противоположна точке зрения науки:   наука   смотрит   на природу,  как на цепь  зависимых друг от друга явлений; религия — т. е., точнее сказать, теория, лежащая в основе религии, — видит в ней «проявления воль,

441

более или менее независимых, одаренных необыкновенною силою и способных действовать друг на друга и на нас самих» (стр. 50; см. также стр. 51). Ввиду этого становится логически несостоятельным всякое отождествление науки с религией. Гюйо замечает, что «мнимое примирение науки и религии происходит у Спенсера лишь благодаря двусмысленности выражений» (стр. 361). Это его замечание вполне может быть применено к нему самому: только употребляя двусмысленные выражения, можно утверждать, что «наука — это религия» и т. д.

Но как ни двусмысленны подчас выражения, употребляемые Гюйо, все-таки ясно, что под расцветом религиозного творче­ства в будущем он понимает, собственно, расцвет науки, ис­кусства и нравственности. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочитать хотя бы вторую главу третьей части его сочинения (стр. 364 — 395). Глава эта носит характерное название: «Ассо­циация. — Что в социальной жизни останется от религии?» Оказывается, что ничего не останется. Мы не шутим. Гюйо говорит: «Если рассматривать религии как популяризацию первых научных теорий человеческих, то есть основание думать, что самым верным средством устранить заблуждения и сохра­нить хорошие стороны религий явится популяризация истин­ных теорий современной науки» (369). Мы с своей стороны опять скажем, что, конечно, популяризация истинных теорий науки очень усилится в будущем, но что это совсем не ручается за сохранение даже хороших сторон религии, так как ее точка зрения прямо противоположна точке зрения науки. Несколь­кими страницами ниже мы читаем: «Предмет энтузиазма с тече­нием времени меняется: им была до сих пор религия, но им мо­гут быть и научные доктрины и открытия, в особенности же нравственные и социальные верования. Отсюда новое послед­ствие, то, что самый дух прозелитизма 1, составляющий, по-ви­димому, особенность религий, никоим образом не исчезнет вме­сте с ними: он лишь видоизменится» (374). Тут опять ясно, что «останется» только Федот, который будет совсем не тот и кото­рого поэтому очень ошибочно было бы смешивать со старым Федотом.

М. Гюйо — непоследовательный мыслитель, и мы считали своей обязанностью предупредить читателей насчет его непо­следовательности. Но он все-таки мыслитель, а не кликуша вроде наших российских «богоискателей». Поэтому, несмотря на его непоследовательность, в его книге есть много таких элемен­тов, которые будут, как мы сказали, способствовать рассеянию густого тумана невежества, покрывающего у нас религиозный вопрос. Больше всего таких элементов находится в первой части его книги. Мы очень рекомендуем эту часть вниманию наших читателей.

442

К сожалению, и эту часть мы можем рекомендовать лишь с оговорками: мы почти ни в чем не можем безусловно согла­ситься с Гюйо. Возьмем хотя бы определение религии. По мне­нию Гюйо, «религия есть в фантастической и символической форме физическое, метафизическое и моральное объяснение всего существующего по аналогии с человеческим обществом. В двух словах, религия — это универсально-социологическое объясне­ние мира в мифической форме» (XIX). Религия, в самом деле, многое объясняет по аналогии с человеческим обществом. Но не все. Мы уже знаем, что религиозный человек видит в природе проявление воли божественных существ. Такой взгляд представ­ляет собою тот анимистический элемент, который всегда имел место во всякой религии. Но анимизм возник не по аналогии с человеческим обществом, а по аналогии с индивидуумом, как существом, одаренным сознанием и волей. Первобытный человек все явления природы объяснял по аналогии с самим собою; он олицетворял природу, всюду предполагая наличность созна­ния и воли. И это олицетворение природы находилось в тесней­шей связи с состоянием первобытной техники. Мы потому счи­таем нужным отметить это, что свойственный Гюйо взгляд на религию, как на универсальный социоморфизм, помешал ему оценить во всей его полноте в высшей степени важное влия­ние техники на развитие первобытной мифологии.

Вообще надо заметить, что этнологический материал, с кото­рым оперировал Гюйо, теперь уже значительно устарел. До­статочно сказать, что он, видящий в религии универсальный со­циоморфизм, ничего не говорит о тотемизме, представляющем собою такой яркий пример объяснения явлений — т. е. некото­рых сторон их — по аналогии с человеческим обществом.

Полезно прочитать книгу М. Гюйо, но ошибочно думать, что она хотя бы приблизительно исчерпывает вопрос. До этого ей очень и очень далеко!


738

О КНИГЕ М. ГЮЙО

Рецензия на книгу Гюйо была опубликована в № 9 «Современного мира» за 1909 г., а затем перепечатана в сборнике плехановских статей «От обороны к нападению», вышедшем в 1910 г. Текст статьи, публикуе­мый в Настоящем издании, взят из XVII т. Сочинений Плеханова и вы­верен по обоим указанным источникам.

В личной библиотеке Плеханова сохранилась рецензируемая работа Гюйо на французском языке и в русском переводе. В обеих книгах имеется много заметок Плеханова. Замечания, написанные им на полях при чтении этих книг, лишь частично нашли отражение в публикуемой рецензии. Публикацию некоторых мест из книги М. Гюйо с плехановскими замет­ками см. в «Литературном наследии Г. В. Плеханова», сб. VII, стр. 174 — 179.

К стр. 438

1 В 1909 г. книга Гюйо вышла в Москве еще одним изданием в переводе под редакцией В. Фриче, под заглавием «Иррелигиозность будущего».

2 Во всех изданиях ошибочно: «формулы»; у Гюйо: «ферулы» (опеки, надзора).           

К стр. 441                                                                                                         

1 Прозелитизм (от слова  «прозелит» — новообращенный) — настойчивое стремление обратить в свою веру приверженцев других религиоз­ных учений.