Не знаем, что несет с собою для социальной
демократии новый 1891 год, но на истекающий 1890-ый она пожаловатъся не может.
Февральские выборы в Германии, всемирная майская демонстрация, отмена
исключительного закона против немецких социал-демократов и, наконец, осенние
рабочие конгрессы разных стран, закончившиеся принятием важных, в смысле
тактики и организации, решений, - все эти события указывают на огромный подъем
международного рабочего движения.
Мы не станем говорить теперь ни о февральских
выборах в Германии, ни о майской демонстрации в пользу восьмичасового дня. Об
этих событиях частью была уже речь во второй книжке «Социал-Демократа», частью
говорится в печатаемой теперь второй статье П. Б. Аксельрода: «Политическая
роль социальной демократии и последние выборы в германский рейхстаг». Нам
остается указать лишь на решения осенних рабочих конгрессов разных стран.
Ряд этих конгрессов начался съездом
представителей испанских рабочих в Бильбао. Испания - страна, мало развитая в
экономическом отношении. Поэтому силы испанского пролетариата сравнительно
очень невелики. Но поскольку есть рабочее движение в этой стране, оно
направляется в ту же сторону, в какую направлено движение более передовых
стран: испанский пролетариат борется под знаменем всемирной социальной
демократии и, как видно, чутко прислушивается к тому, что происходит за
границей. На международном парижском рабочем конгрессе 1889 года был
представитель Испании; испанские рабочие приняли горячее участие в майской
демонстрации, а на своем съезде в Бильбао, происходившем от 29 до 31 августа
нынешнего года, они приняли следующее решение относительно восьмичасовой
агитации: «Социалистической рабочей партией ежегодно первою мая будет
организована демонстрация, имеющая целью добиться от властей охраняющего
рабочих законодательства, которого требовал международный парижский конгресс. В
тех местностях, где невозможно будет организовать такую демонстрацию в день
первого мая, она будет отложена до ближайшего праздника того же месяца. Само
собою разумеется, что такая демонстрация должна иметь место только в случае
между народного соглашения на этот счет, т. е. когда различные страны
стопорятся между собою относительно демонстрации, или когда необходимость ее
будет признана ближайшим конгрессом».
Ниже читатель увидит, что на этнх конгрессах
рабочие партии различных стран всюду решили праздновать на будущее время первое
чая, и таким образом решение испанского конгресса может считаться теперь уже
вошедшим в силу
На конгрессе в Бильбао решено было также
послать на предстоящий всемирный социалистический конгресс уполномоченного,
которому поручено будет сделать там предложения: 1) относительно правильной
деятельности выбираемого конгрессом международного комитета, 2) относительно издания
органа этого комитета, по крайней мере, на французском и немецком языках; 3)
относительно признания конгрессом невозможности всеобщей стачки рабочих, и 4)
относительно более тесною сближения и объединения ремесленных союзов
сопротивления различных стран.
Что касается внутренних дел партии, то на
конгрессе в Бильбао испанские социал-демократы постановили:
1) Что партия будет советовать всем своим
приверженцам, как, впрочем, и всему рабочему классу, не принимать ни малейшего
участия в ближайших выборах в муниципальные советы и в провинциальные собрания,
так как подобное участие не принесло бы никакой пользы рабочему классу.
Наоборот, партия должна принять самое
деятельное участие я предстоящих выборах в кортесы. По возможности во всех
избирательных округах ею будут выставлены свои кандидаты, которые должны будут
защищать как общую программу партии, так и практические законодательные меры
для охранения интересов рабочего класса в духе решений международного
парижского конгресса.
Относительно последующих выборов в
муниципальные, провинциальные и законодательные собрания партия решит в свое
время, нужно ли ей будет принимать в них участие.
Но, во всяком случае, она должна решительно
избегать всякого союза или сближения с какою бы то ни было буржуазной партией.
Когда удастся провести социалистических
представителей в муниципальные, провинциальные или законодательные собрания,
тактика их должна будет определяться конгрессами партии.
2) Официальным органом испанской рабочей партии
признается газета «El Socialista». На поддержку этой газеты каждый член партии
должен вносить ежемесячно по 10 сантимов. Когда ее существование будет таким
образом обеспечено, партия приступит к изданию другого органа в Барцелоне.
Редакции этих органов должны будут давать конгрессам партии отчеты о своей
литературной деятельности.
Остальные решения конгресса имеют исключительно
местный интерес, и потому мы приводить их не будем. Вышеприведенные
постановления, полагаем, достаточно говорят за то, что испанские социалисты не
сидят сложа руки. Как ни скромны силы испанской рабочей партии, но мы, русские,
и ей вынуждены завидовать: испанцы несравненно больше нас сделали для рабочего
движения. Правда, в Испании все-таки есть конституция, между тем как русский
обыватель живет под самодержавным гнетом. В этом отношении у испанцев есть
несомненное преимущество перед нами. Но, с другой стороны, и русские имеют,
по-видимому, некоторые преимущества не только перед испанцами, но и перед всеми
вообще западными европейцами. У нас есть такая «интеллигенция», какой, по ее
собственным словам, нигде решительно не было и быть не может: так исключительно
хороша эта интеллигенция. Вот мы и думаем, что почему бы этой исключительно
хорошей интеллигенции не взяться за очень хорошее дело политического
просвещения русских рабочих? От этого выиграли бы не одни только рабочие. Сама
«интеллигенция» извлекла бы из этого дела две несомненные выгоды: 1) она стала
бы гораздо влиятельнее, найдя опору в народе, а 2) она доказала бы, что она
действительно хочет работать, а не ограничивается фразами, которые при всей
своей несомненной «интеллигентности», отличаются подчас более чем сомнительным
содержанием. Право, пора бы и русским «интеллигентам» серьезно подумать о
социализме...
Мы, конечно, не можем сказать, насколько были
правы испанские социалисты, решив воздерживаться от предстоящих муниципальных и
-провинциальных выборов. О таких частностях могут судить только местные люди.
Но что испанская рабочая партия понимает значение политической борьбы, это
доказывается постановлением конгресса касательно выборов в кортесы, а также
стремлением испанских социалистов организовать пролетариат в особую
политическую партию, не имеющую ничего общего ни с какими буржуазными партиями.
Пока борьба рабочего класса с буржуазией ведется исключительно на экономической
почве, она имеет узкий характер, и цели ее не выходят за пределы существующего
общественного порядка. Сплочение пролетариата в особую политическую партию есть
существенный и безошибочный признак того, что пролетариат начинает понимать
свою революционную задачу. Политическая борьба есть борьба за власть, за
преобладание, за господство. Но добившись господства, пролетариат не оставит
камня на камне в существующем экономичном порядке. Вот почему выступление
пролетариата на путь политической борьбы всегда означает также, что он начинает
ставить себе более широкие экономические задачи. В этой борьбе пролетариат
естественно и вполне заслуженно третирует буржуазные партии как враждебную и
реакционную силу. И потому правы были съехавшиеся в Бильбао представители
испанских рабочих, когда они предостерегали свою партию от всякого союза с
буржуазией. Как общее положение, как напоминание пролетариату о том, что его
политическая самостоятельность никогда и ничем заменена быть не может, принятое
испанским социалистическим конгрессом решение заслуживает полнейшего одобрения.
Но ошибочно было бы истолковывать его в том смысле, что пролетариат всегда и
всюду должен поступать наперекор всякой данной буржуазной партии. Во многих
странах европейского материка уцелели еще некоторые учреждения, завещанные
старым феодальным или самодержавным порядком. Поскольку буржуазия борется
против таких учреждений, она играет полезную роль, и пролетариат очень сильно
повредил бы своим собственным интересам, если бы вздумал мешать ей в этом
случае так или иначе. Правда, крупная буржуазия на западе европейского материка
давно уже отказалась от такой роли. Крупная буржуазия не имеет теперь ни капли
«разрушительных» стремлений. Если она не везде тянет назад, то везде заботливо
охраняет существующее. Но в мелкой буржуазии местами сохранилось, местами вновь
зародилось тяготение к дальнейшему, разумеется, далеко не коренному,
переустройству общественных отношений наперекор консервативным стремлениям
крупных буржуа. Подобное тяготение выгодно рабочему классу, и он обыкновенно
поддерживает его всеми силами. Впрочем, нет, выразимся точнее: пролетариат
настолько силен и самостоятелен теперь, что в таких случаях не он играет
служебную роль, не он поддерживает мелкую буржуазию, а мелкая буржуазия
поддерживает его, мелкая буржуазия льет воду на его мельничные колеса. Понятно,
что пролетариату и в голову не может притти мешать этому общеполезному ее
занятию.
Не далее как в сентябре текущего года в
Бельгии, в Брюсселе, имел место конгресс, на котором присутствовали как
представители пролетариата, так и представители мелкой буржуазии. На конгрессе
шла речь о завоевании всеобщего избирательного права. Известно, что в Бельгии
право это принадлежит до сих пор ничтожной кучке богачей, располагающих делами
страны по своему произволу и устраняющих всю остальную массу населения от
всякого прямого влияния на политическую жизнь. Против такого порядка решили
бороться теперь общими силами социалисты и (мелкобуржуазные) демократы. С целью
соглашения на счет этой борьбы и созван был конгресс в Брюсселе, который
состоялся 14 сентября, и на котором присутствовало до 500 уполномоченных. Со
стороны социалистов в нем приняли участие все самые видные деятели бельгийской
рабочей партии: Вольдерс, Ансэль, теперь уже -покойный де Пап и друг. Им
принадлежала самая видная роль на конгрессе. Ими формулированы принятые
конгрессом решения. Впрочем, решения эти были не многосложны: их всего два.
Первое относится к демонстрации в пользу всеобщего избирательного права, второе
- ко всеобщей стачке рабочих, как к более решительному оружию в борьбе против
привилегированной буржуазии. Вот содержание первого из этих решений:
«Конгресс,
«Принимая во внимание, что, прежде чем
прибегать ко всеобщей стачке, полезно дать торжественное предостережение
избранникам ограниченного избирательного права; что демонстрации представляют
собою могущественное средство пропаганды; что необходимо испытать все законные
пути, прежде чем обращаться к революционным средствам, - решает, что в
последнее воскресенье, предшествующее открытию палат, будут организованы
демонстрации во всех значительных местностях страны».
и?
Вопрос о всеобщей стачке рабочих вызвал очень
горячие прения. Некоторым хотелось заранее назначить время будущей стачки. Им
вполне справедливо возражали, что это совершенно невозможно. «Чтобы предпринять
всеобщую стачку, - говорил марксист Ансэль, - нужно иного денег и хлеба. Готовы
ли мы, - в этом весь вопрос... Если вы обеспечите нам 60 франков на семью (по
15 фр. в неделю), наше дело выиграно. В тот день мы пойдем с вами и завоюем
может быть нечто большее, чем всеобщее избирательное право. Но не следует итти
на верное поражение. Будем практичны, будем серьезны».
На будущем всемирном социал-демократическом
конгрессе наверное будет много толков и споров о всеобщей стачке. Вот почему мы
заранее обращаем на нее внимание читателей. Мы уже видели, что испанские
социал-демократы относятся к мысли о всеобщей стачке совершенно отрицательно.
Ниже мы увидим, как видоизменилась эта мысль на конгрессе французской
социальной демократии. Теперь же приведем относящееся к ней решение
Брюссельского конгресса:
«Конгресс, будучи убежден, что упорному
сопротивлению цензовой буржуазии ( Т. е. буржуазии, пользующейся избирательным
правом, имеющей требующийся для этого ценз.) необходимо противопоставить волю
пролетариата, решившегося добиться избирательного права, и принимая во
внимание, что многочисленные мирные требования и демонстрации народа оставались
до сих пор без последствий, - решает, что приходится признать в принципе
всеобщую стачку рабочих, и приглашает все группы сделать все зависящее от них
для ее успеха».
Здесь ничего не говорится о том времени, когда
должна начаться всеобщая стачка. Признавая ее в принципе, бельгийские
социал-демократы все-таки не возьмутся за ее организацию на практике до тех
пор, пока, по тем или другим обстоятельствам, сна не перестанет грозить
неподготовленным к ней рабочим верным поражением.
Необходимость выделения пролетариата в особую
политическую партию сознается теперь во всех конституционных странах
европейского материка (Разумеется, что безусловно это применимо лишь к более
передовым странам. В Италии, например, до последнего времени были рабочие
организации, державшиеся того мнения, что пролетариату нет надобности
заниматься политикой. Такова была «Partito Operaio», к которой принадлежали
очень многие фабричные рабочие Милана. Но господствующая идея нашего времени,
выделение пролетариата в особую политическую партию, и в Италии делает быстрые
успехи. На Миланском конгрессе 12 октября эта организация отказалась от своего
предрассудка и решилась выступить на путь политической борьбы. Это решение
помогло ей сблизиться с другой организацией: «Consolato Operaio», членами
которой были, главным образом, мелкие ремесленники, и которая действовала па
выборах вместе с буржуазными республиканцами. Теперь эта последняя организация
приняла социалистическую программу. Насколько мы знаем, главная заслуга
принятого Миланским конгрессом решения принадлежит молодому талантливому
социалисту Фплиппо Турати.). Но с тех пор как прекратилось движение чартистов и
до самого последнего времени не таково было положение дел в Англии. Каковы бы
ни были причины этого явления, существование его было всем известно и служило
даже поводом для буржуазных рассуждений о надлежащем политическом воспитании
пролетариата. Многочисленные и крепко сплоченные английские рабочие союзы
(Trades Unions) шли во хвосте «великой либеральной партии», отталкивая, как
вредную утопию, всякую мысль о политической борьбе с буржуазией. Эти союзы
представляли собою, собственно, аристократию рабочего класса; в них входили
рабочие таких отраслей труда, для занятия которыми требуется известная степень
подготовки (Skilled labour). У низшего слоя английского пролетариата, - у
неученых рабочих, у людей, занимающихся unskilled labour, - никаких союзов не
было, и вообще в рабочем движении они участия не принимали. Но вот в прошлом
году вспыхнула стачка на лондонских доках, зашевелился Ист-Энд» это обиталище
самой страшной нищеты, самой непокрытой бедности. Люди, знакомые с
общественными отношениями Англии, тогда же предсказывали, что совершится важный
поворот в английском рабочем движении. Так оно и вышло. Стачка на доках создала
новую «-и очень серьезную опору для английских социалистов, которым почти
невозможно было столковаться с прежними трэд-юнионами, проникнутыми узким духом
исключительности. Уже. на майской демонстрации в пользу восьмичасового дня
социалисты выступили в качестве очень внушительной силы. Но против этой силы
восставали тогда наиболее влиятельные члены старых рабочих союзов. Старые
рабочие союзы были грозной крепостью, за стенами которой могли еще долго
отсиживаться противники социализма. Эту крепость нужно было взять во что бы то
ни стало, и она была взята на Ливерпульском конгрессе истекающего года.
И противники и сторонники социализма одинаково
хорошо понимали, что от исхода Ливерпульского конгресса зависит ближайшее
будущее английского рабочего движения. Поэтому обе - стороны двинули туда свои
главные силы. Никогда еще ни на одном конгрессе английских рабочих союзов не
было такого большого числа уполномоченных, и никогда ни на одном конгрессе этих
союзов не было представлено такое большое количество рабочих. За последнее
десятилетие самым грандиозным конгрессом трэд-юнионистов был прошлогодний
конгресс в Донди (Dundee). На нем присутствовало 210 уполномоченных,
представлявших 171 рабочий союз с 885.055 членами. В семидесятых годах самым
значительным по числу представителей и представленных союзов был Шеффильдский
конгресс 1874 г. На нем было 153 уполномоченных, представлявших 169 союзов с
1.191.922 членами.
Остальные конгрессы семидесятых годов были
гораздо менее значительны. На Ливерпульский же конгресс нынешнего года
съехалось 457 уполномоченных, представлявших 310 союзов с 1.470.191 членом.
Своими небывалыми размерами Ливерпульский конгресс обязан был именно участию в
нем «новых» союзов, состоящих из представителей unskilled labour, тех самых
«новых» союзов, на которые опирались социалисты.
Первоначально казалось, что защитникам старого
образа мыслей удастся и на этот раз победить неприятные для них стремления к
новшеству. Новаторы были как будто недостаточно опытны и недостаточно сплочены.
Стародумы одержали сначала несколько побед, но, к счастью, они не имели важного
значения. Когда очередь дошла до вопроса о восьмичасовом дне, по поводу
которого завязалась самая жаркая битва, новаторы действовали уже как
обстрелянные бойцы и одержали блестящую победу. Известно, что «старые»
трэд-юнионы восставали собственно не против восьмичасового дня, а против
законодательного ограничения рабочего времени. Верные учениям буржуазных
экономистов, они видели вред во вмешательстве государства в отношения взрослых
работников к капиталистам (для детей, ввиду их неправоспособности, и для
женщин, ввиду их неполной правоспособности, допускалось исключение из общего
правила). Но отказываться от государственного вмешательства в отношения
работников к капиталистам - значило
играть в руку этим последним.
Что касается восьмичасового дня, то,
разумеется, добровольные соглашения между заинтересованными сторонами никогда
не привели бы к повсеместному его принятию. Притом же, признание необходимости
законодательного ограничения рабочего дня равносильно принципиальному разрыву с
догматами либеральной экономии, с теорией -
«laissez faire, laissez passer», а этот разрыв является первым и
необходимым шагом на пути умственной эмансипации пролетариата. Раз состоялся бы
такой разрыв, раз признано было бы, что государство должно ограждать интересы
рабочих путем законодательства, сравнительно не трудно уже было бы притти к той
мысли, что в рядах либеральной партии политическим представителям пролетариата
делать нечего и что для защиты своих интересов рабочий класс необходимо должен
выделиться в особую партию. Отсюда понятно, что «старые» трэд-юнионисты, с
либеральным Бродгэрстом, - этим другом английских вигов и французских
поссибилистов, - во главе, всеми силами боролись против «законного»
восьмичасового рабочего дня. Но их отчаянное сопротивление не привело ни к
чему. Большинством 191 голоса против 76 Ливерпульский конгресс высказался в
пользу законного восьмичасового дня.
И успехи «новых» не ограничились этой крупной
победой. Сбитый с главной позиции, неприятель вынужден был отступить почти по
всей линии. Прежде всего укажем на выбор нового «парламентского секретаря» на
место Бродгэрста. Парламентский секретарь - лицо очень влиятельное. На его
обязанности лежит забота о защите интересов рабочих союзов в парламенте. Пока
на конгрессе трэд-юнионов господствовали «старые», парламентскому секретарю не
приходилось огорчать либеральную буржуазию «неразумными» требованиями.
Требования рабочих конгрессов были скромны и не шли вразрез с учениями
буржуазной экономии. Еще на прошлогоднем конгрессе в Донди, требование
законного восьмичасового дня было провалено огромным большинством голосов;
Буржуазии оставалось только рукоплескать умеренности рабочих. Бояться
каких-нибудь неприятностей с парламентским секретарем у нее не было никаких
оснований. Напротив, в лице Бродгэрста парламентский секретарь был преданнейшим
другом либералов. Теперь, когда Ливерпульский конгресс решил требовать от
парламента восьмичасового дня, против которого заранее вопит буржуазия,
единомышленникам Бродгэрста было совсем не к лицу претендовать на должность
секретаря. Чтобы обеспечить ее за собою, они пошли, правда, на большие уступки.
Друг Бродгэрста, Шайптон, высказался даже за тот самый законный восьмичасовой
день, против которого он всеми правдами и неправдами боролся в лондонском
«Совете трэд-юнионов». Но это было напрасно. Значительным большинством голосов,
парламентским секретарем избран был кандидат «новых» Т. Фэнуик. Не знаем,
насколько удачен этот выбор. Мы больше обрадовались бы, если бы избран был
испытанный уже социалист Джон Берне. Но, во всяком случае, Фэнуик принадлежит к
«новым», и если бы у него лично и не оказалось достаточно твердости, то надо
надеяться, что новый, в Ливерпуле же выбранный, Trades Council сумеет придать
его деятельности надлежащее направление.
Ливерпульский конгресс высказался также за
необходимость более сильного представительства рабочих в парламенте. Это
решение логически вытекает из решения о восьмичасовом дне. Разорвав с
экономической догмой «великой либеральной партии», рабочий класс необходимо
должен стать на свои собственные ноги и в политике.
Между другими решениями Ливерпульского
конгресса наибольшего внимания заслуживают следующие:
1) подряды на общественные работы должны быть
отдаваемы не капиталистам, а рабочим союзам; 2) в случаях безработицы,
вызываемой кризисами или нежеланием хозяев исполнить справедливые требования
рабочих (т. е., проще, стачками), общинные управления должны заводить на свой
счет мастерские, в которых рабочие могли бы найти заработок; 3) число фабричных
инспекторов должно быть увеличено; 4) закон об ответственности хозяев в случаях
несчастий с рабочими должен быть изменен в смысле более действительной защиты
интересов труда; 5) штрафы, взыскиваемые фабрикантами с рабочих, должны быть
запрещены; 6) земледельческие рабочие должны быть также организованы в союзы.
«На будущем международном конгрессе все фракции
великой международной социалистической Рабочей Партии соединятся вместе и
выработают общий план международной военной кампании», - говорит парижский
«Socialiste» по поводу Ливерпульского конгресса. Мы тоже надеемся, что
поссибилисты не увидят уже на своих конгрессах наиболее влиятельных
представителей английских рабочих союзов.
После Англии и Бельгии пришла очередь Франции.
В половине октября французская социальная демократия послала своих представителей
на конгресс в Лилле, а тотчас после этого конгресса состоялся конгресс
синдикальных камер (т. е. ремесленных рабочих союзов) в Калэ.
Из помещенной в этой книжке «Соц.-Дем.» статьи
Ж. Гэдд наши читатели узнают о тех печальных разделениях, которые мешали до сих
пор успехам французской рабочей партии. Довольно сильные в провинции, марксисты
слабы в Париже. На первый взгляд странно, что «столица мира» мало поддается
влиянию самых передовых идей нашего времени. Но дело в том, что Париж есть
город мелкой промышленности, и его трудящемуся населению трудно отделаться от
мелкобуржуазных предрассудков. Экономически провинция местами ушла гораздо
дальше Парижа, и потому идеи современного социализма встретили там более
подготовленную почву. «Сердце» Франции не шло дальше поссибилизма, да еще
отчасти - романтического бланкизма. Это обстоятельство, конечно, мешало
организации партии. Дело дошло до-того, что на несколько лет прекратились даже
годичные конгрессы партии, обязательные по ее уставу. Местные социалистические
группы стали фактически почти совершенно независимыми, так как не было
способной объединить их центральной организации. Но с половины 1889 года
начался очень заметный поворот к лучшему. Съехавшиеся в Париж на международный
социалистический конгресс представители местных групп выбрали Национальный
Совет партии, которому и принадлежит с тех пор общее руководство ее делами.
Этот-то Совет и созвал конгресс в Лилле, происходивший 11 - 12 октября. Видно,
что необходимость конгресса хорошо сознавалось французскими социалистами. 97
городов и общин были представлены на нем 77-ю уполномоченными; число же
представленных на нем рабочих групп и союзов доходило до 212. Заметно было
также, что именно в марксистах видят социалисты других стран истинных
представителей пролетариата. Лилльский конгресс получил множество
приветственных адресов и телеграмм от иностранных социалистов. Не имея
возможности приводить здесь все эти адреса и телеграммы, мы выпишем только
приветствие, присланное Лилльскому конгрессу союзом «газовых рабочих» (gaz
workers) и чернорабочих Лондона: «Дорогие товарищи! Мы, рабочие и чернорабочие
Англии и Ирландии, посылаем свой братский привет нашим братьям на материке,
желаем им полного успеха и надеемся, что конгресс будет содействовать тому
объединению рабочих всего мира, которое одно только и может привести нас к
окончательной победе. Еще раз желая успеха вашему благородному предприятию,
остаемся к вам братски расположенные В. Сэрн, генеральный секретарь, В. Уорд,
помощник секретаря». Приветствие это было передано конгрессу неутомимой
проповедницей социализма Элеонорой Маркс-Эвелинг.
Союз газовых рабочих и чернорабочих Лондона
недаром говорил в своем адресе о международном объединении пролетариата.
Лилльский конгресс много занимался этим вопросом. Нужно отдать справедливость
французскому пролетарию: у него очень сильно развито чувство солидарности с
рабочими других стран. Правда, к этому чувству примешивается у него теперь уже
не совсем основательное представление о превосходстве французского народа надо всеми
другими народами. Но это представление не мешает даже незатронутому никакою
социалистической пропагандой французскому рабочему глубоко сочувствовать не
только страданиям пролетариев других стран, но и всякому вообше протесту
угнетенных против угнетателей. Разумеется, пропаганда марксистов еще более
усиливает в нем это благородное чувство. На Лилльском конгрессе оно выразилось
в следующем адресе, единогласно принятом на первом же заседании:
«Конгресс
«Приветствует те миллионы рабочих Европы и
Америки, которые в день 1-го мая показали, что теперь существует новый
Интернационал, и выразили непоколебимое намерение добиться от буржуазных
общественных властей восьмичасового дня в ожидании того времени, когда рабочий
класс сам овладеет властью с целью общественного переустройства;
«Выражает полное сочувствие всем тем лицам
обоего пола, которые страдают во французских и иностранных тюрьмах за свою
преданность делу Труда и Революции;
«Поздравляет немецкую социальную демократию с
ее избирательной победой 20 февраля и с причиненной этой победой отменой
гнусного исключительного закона;
«Протестует против ареста и осуждения русских и
польских изгнанников буржуазным французским правительством;
«Предает позору это правительство, которое
обесчестило Францию и Республику, настояв на устранении из программы Берлинской
конференции ограничения рабочего дня для взрослых;
«И перед лицом всего цивилизованного мира
ставит к позорному столбу гнусный русский царизм, который пытает политических
арестантов и сечет женщин, а с ним и гнуснейшую буржуазную прессу, покрывающую
эти жестокости молчанием соумышленника».
После сделанного Ж. Гэдом доклада о положении
дел партии, конгресс перешел к рассмотрению очередных вопросов, распадающихся
на две категории: 1) вопросы, касающиеся собственно французской рабочей партии,
и 2) вопросы международной борьбы пролетариата. Между вопросами первого рода
важнейшим был вопрос об окончательной выработке устава партии. Читателям,
вероятно, интересно будет ознакомиться с принятым конгрессом проектом этого устава.
Вот содержание некоторых из его отделов.
Отдел I. Название партии. Статья 1. Партия
называется рабочей партией. Таким названием необходимо подразумевается
организация рабочих в особую классовую партию для политической и экономической
экспроприации класса капиталистов и для обращения в общественную собственность
средств производства.
... Отдел III. Администрация партии. Ст. 1.
Администрация партии состоит из Национального Совета, ежегодно выбираемого
конгрессом и состоящего под контролем групп того города, в котором он
находится. - Ст. 2. Национальный Совет выбирает из своей среды одного секретаря
для внутренних и одного секретаря для внешних сношений партии. Эти две
должности по возможности оплачиваются. - Ст. 3. Расходы Национального Совета
покрываются: а) ежемесячными пятисантимными взносами, обязательными для всех
членов партии... б) продажею десятисантимных карт (Десятисантимная карта
свидетельствует о принадлежности данного лица к партии, и каждый член партии
ежегодно должен обзаводиться такою картой). - Ст. 4. Национальный Совет имеет
право предпринимать для покрытия своих нужд собрания *) и подписки. - Ст. 5.
Национальный Совет заботится об исполнении решений национальных конгрессов. Он
принимает все те чрезвычайные меры, которые кажутся ему необходимыми при данных
обстоятельствах. Но по поводу таких мер он дает отчет ближайшему конгрессу.
Отдел IV. Управление партией. Ст. 1. Управление
партией принадлежит исключительно самой партии, представляемой ежегодными
национальными конгрессами. - Ст. 2. Решения национальных конгрессов обязательны
для всех членов партии. Всякий, кто отказывается подчиниться им, тем самым
исключает себя из ее состава.
... Отдел VI. Ст. 7. Центральным органом партии
служит «Socialiste», руководство которым принадлежит Национальному Совету, и на
который приглашаются подписаться все члены партии».
Минуя остальные отделы устава, заметим, что
членами Национального Совета на 1890 - 91 г. выбраны: Камескасс, Крэпен, Дэрер,
Ферруль, Ж. Гэд, П. Лафарг и Кэнель. Феррулю и Тивриэ, как депутатам, поручено
выработать, при содействии Национального Совета, и представить в палату
депутатов проекты некоторых законов, регулирующих отношения работников к
нанимателям.
Международный социалистический конгресс 1889
года решил, что следующий конгресс соберется в Бельгии или в Швейцарии. Теперь,
ввиду настояний бельгийских социалистов, французская рабочая партия
окончательно высказалась за созыв конгресса в Бельгии и поручила своему
Национальному Совету согласиться на этот счет с социалистами других стран
Европы и Америки. Затем в Лилле решено, по примеру прошлого года, организовать
майскую демонстрацию в 1891 году. Конгресс приглашает все местные рабочие
организации послать к первому мая в Париж своих делегатов, которые,
соединившись с тамошней делегацией, должны будут представить в палату
требование восьмичасового дня. Кроме того, он советует рабочим повсюду, где это
будет возможно, ограничить рабочий день 2-го мая 8 часами. Наконец, в виде
более решительной меры для завоевания восьмичасового дня, Лилльский конгресс
рекомендует повсеместную стачку углекопов. Это во всяком случае счастливая
мысль. Без угля шагу не может ступить современная крупная промышленность.
Повсеместная стачка углекопов сразу остановила бы ее движение, а между тем
такая стачка гораздо легче осуществима, чем повсеместная стачка рабочих всех
отраслей производства. Решение Лилльского конгресса будет доведено до сведения
углекопов всех стран, и - кто знает? - может быть, нам и не так долго придется
ждать его исполнения.
Место не позволяет нам говорить о других
решениях, принятых в Лилле. Мы должны сказать еще хоть несколько слов о
конгрессе синдикальных камер в Калэ, так как ход и исход его указывает на
широкое распространение социалистических идей в среде французского
пролетариата. Многие буржуа смотрели и смотрят на ремесленные рабочие союзы
(chambres syndicates, trades unions, Gewerkschaften) как на лучшее средство
удержать рабочих на стезе умеренности и аккуратности. Такое лестное мнение о
ремесленных союзах составилось вследствие того, что английские trades unions
долгое время находились в наилучших отношениях с либералами. Буржуазия Франции
и Германии рассуждала таким образом: в Англии рабочие организованы в
ремесленные союзы; организованный в ремесленные союзы английский рабочий класс
очень кроток и уступчив. Следовательно, для того, чтобы и наши рабочие стали
кротки и уступчивы, нужно организовать их в ремесленные союзы. Логическое
достоинство этого силлогизма одинаково с достоинством, например, такого
рассуждения: когда идет дождь, развертывают зонтики; следовательно, чтобы пошел
дождь, нужно развернуть известное количество зонтиков. Но умилительная для
буржуазных сердец дружба английских trades unions с «великой либеральной
партией» происходила от таких причин, которых, конечно, не могли создать ни
французские chambres syndicates, ни немецкие Gewerkschaften. Вот почему и во
Франции и в Германии развитие ремесленных союзов, к величайшему удивлению
буржуазных мудрецов, послужило прежде всего и больше всего на пользу
социализма. В Германии социальная демократия, во Франции Рабочая партия влияет
на ремесленные союзы гораздо больше и лучше, чем все либеральные и реакционные
«друзья» ремесленного движения вместе взятые. Впрочем, как видел уже читатель,
нечто подобное начинает происходить теперь и в Англии.
На конгресс в Калэ (13 - 19 октября) явилось 55
уполномоченных, представлявших несколько сот синдикальных камер Парижа, Лиона,
Марселя, Бордо, Нанта, Рубэ, Коммантри, Амиена и т. д. и т. д. Английская
«Восьмичасовая Лига» прислала туда своего представителя в лице Эвелинга. Его
присутствие как бы напоминало уполномоченным синдикальных камер о том, что все
существенные вопросы о положении работников могут теперь решаться только на
международной почве. Впрочем, они и не забывали этого. Конгресс синдикальных
камер единогласно одобрил решение Лилльского конгресса о международном
социалистическом конгрессе 1891 года, о майской демонстрации и о повсеместной
стачке углекопов. Это уже и само по себе очень недурно. Но к этому нужно
прибавить еще, что на конгрессе в Калэ развевалось красное знамя, и что
последнее заседание его окончилось при громких криках; «Да здравствует
объединение рабочих! Да здравствует социальная революция!». По окончании
конгресса состоялось большое народное собрание, и на нем высказано было много
горьких истин буржуазным партиям, которые «постоянно изменяли народу и не
подарили его ничем, кроме бедности и массовых расстрелов». Это, конечно, святая
истина, но французский пролетариат до сих пор не всегда помнил о ней в своей,
так сказать, повседневной политической жизни. По временам он увлекался мыслью о
том, что он в своей политической борьбе против эксплуататоров может становиться
под одно знамя с радикалами или даже с такими искателями приключений, как
«храбрый» генерал Буланже и его сподвижники. Теперь сам ход событий достаточно
разоблачил радикалов, буланжистов и даже поссибилистов, и можно надеяться, что
французский пролетариат объединится, наконец, под знаменем рабочей партии. И
тогда его дела пойдут не так, как шли в последнее десятилетие, тогда к крику
галльского петуха опять начнет прислушиваться вся революционная Европа.
Конгресс синдикальных камер происходил в самый
разгар стачки «тюллистов» (рабочих на тюлевых и, если не ошибаемся, вообще на
кружевных фабриках). Эта стачка послужила новым доказательством современной
международной солидарности пролетариев. Ноттингамские рабочие (в Ноттингаме,
как и в Калэ, много тюлевых фабрик) прислали в Калэ делегатов с выражением
сочувствия стачечникам и оказали им очень значительную денежную помощь.
Но как бы ни был знаменателен исход всех
перечисленных до сих пор социалистических конгрессов, все они кажутся почти
совершенно незначительными в сравнении с конгрессом немецкой социальной
демократии в Галле (13 - 19 октября). Это был конгресс победителей, и потому
его особенно радостно приветствовал социалистический пролетариат всего мира.
Уже в конце семидесятых годов немецкая социал-демократическая партия была
настолько сильна, что противникам ее стало не под силу бороться с нею на почве
тогдашней германской «законности». Против них выковали новое оружие в виде
исключитеяьного закона. Это было очень сильное оружие, и враги социальной
демократии заранее ликовали. Они были убеждены, что скоро от нее останется одно
только страшное для всех филистеров воспоминание. Соединенным усилиям «друзей
порядка» удалось несколько ослабить влияние социальной демократии. В 1877 г.,
при выборах в рейхстаг, за кандидатов этой партии было подано 493.000 голосов,
а в 1881 году, под давлением исключительного закона, число голосовавших за них
избирателей упало до 312.000. Друзья порядка могли, по-видимому, надеяться, что
дело не остановится на этой первой победе, что социальная демократия быстро
пойдет ко дну. Но торжество их было не продолжительно. Уже 1884 г. заставил их
призадуматься. За социал-демократов было подано тогда 550.000 голосов. Через
три года социал-демократы считали за собой уже 763.000 избирателей и, наконец,
в феврале 1890 года они получили 1.427.000 голосов. Вместо угнетенной,
осужденной на исчезновение партии, перед защитниками «основ» стояла во
всеоружии образцовой организации и несокрушимой дисциплины самая сильная из
всех партии Германии. Исключительный закон совершенно не оправдал возложенных
на него ожиданий. Система исключительных преследований не привела ни к чему и
пала, увлекая за собою своего главного представителя - железного канцлера.
«Внутренняя политика будет его московским походом», - говорил о нем Родбертус.
Эти слова оказались пророческими. Но трудно было реакционерам свыкнуться с мыслью
о непобедимости социальной демократии. «Если социал-демократы справились даже с
Бисмарком, - думали они, - то долго ли
продержится любезный нам порядок? Чего же нам ждать? На что надеяться?» К
сожалению или к счастью, утешительница-надежда не замедлила возродиться в
реакционных сердцах в виде отрадного ожидания внутреннего распадения
социал-демократической партии. Это ожидание отчасти порождало слухи, отчасти
само порождалось слухами о каких-то распрях между «старыми» и «молодыми»
социал-демократами, о какой-то грозной «оппозиции» прежним вожакам партии.
Говорили, что именно на предстоящем конгрессе вспыхнет ярким пламенем скрытый
до времени огонь раздора, что «молодые» дадут на нем решительную битву
«старым», и что единство партии разобьется навсегда. Эти слухи так упорно
повторялись буржуазной печатью всего мира, что даже у друзей немецких
социал-демократов явились опасения за ближайшую будущность партии. Но вот
начался нетерпеливо ожидавшийся всеми конгресс, и что же оказалось? Где же
социал-демократические междоусобия? Где эта пресловутая оппозиция? Из 413
уполномоченных нашелся только один, явно выказавший в известном смысле
оппозиционное настроение, и этот один сам не знал хорошенько, чего же
собственно он хочет. И всем до такой степени очевидна была его полнейшая
духовная беспомощность, что и тот десяток уполномоченных, который как будто
молчаливо сочувствовал ему в начале, скоро и бесповоротно перешел на сторону
большинства. Несчастный оратор «оппозиции» очутился в самом жалком положении.
«Старым» ничего не стоило бы политически уничтожить его. Но они не хотели
употребить во зло свою силу. Они поступили с Вернером по-товарищески. Назначена
была комиссия для разбора как его жалоб, так и выставленных против него
обвинений. Эта комиссия нашла, что Вернер действовал не по злой воле, а просто
по недоразумению. Оставалось, значит, только пожелать, чтобы он лучше выяснил
себе задачу и программу партии. Это мягкое решение поразило даже друзей
Вернера. Шмидт (из Бургштэдта) заявил, что он, несмотря на свою дружбу с
Вернером, поражен беспристрастием вынесенного комиссией приговора и просит
конгресс единогласно принять его. Таким образом призрак оппозиции исчез, как
исчезает туман от действия солнца. Важнейшие решения конгресса приняты были
единогласно, т. е., следовательно, за них голосовал даже Вернер. Что же
касается социал-демократического Берлина, сильно восстановленного, как
говорили, против «старых», то его настроение достаточно ярко выразилось в
следующем заявлении, прочтенном на конгрессе берлинскими уполномоченными: «Так
как враждебная нам немецкая и иностранная печать распространяла слухи о том,
что берлинские социал-демократы принципиально расходятся с партией и ее
руководителями и стремятся вызвать в ней разделение, представители Берлина,
Тельтов-Бессков-Шторкова и Нидер-Барнима заявляют: «мы никогда не имели даже
тени подобного намерения и всегда будем самым решительным образом противиться
всем попыткам этого рода. Мы стоим, как и прежде стояли, на почве основных
положений нашей партии... Правда, мы оставляем за собою право свободной критики
и ради самой партии желаем, чтобы исчезло всякое личное раздражение как в нашей
печати, так и на наших собраниях. Но мы употребим все свои силы на пользу
единства, развития и усиления партии».
По поводу этого заявления Зингер заметил от
лица конгресса, что «берлинские члены партии такие же дельные, смелые и
достойные люди, как и остальные ее члены».
Итак, конгресс показал, что на разрушительное
влияние «оппозиции» друзьям «порядка» рассчитывать невозможно. Он показал
также, что невозможно им утешать себя старым, избитым соображением о бараньей
тупости социал-демократической массы, беспрекословно следующей за своими
вожаками. Какая там тупость, помилуйте! «Собравшиеся на конгрессе
уполномоченные представляли собой такую сумму ума, опытности, мужества и
самоотвержения, какой вы не нашли бы ни в каком другом собрании», - справедливо
говорит венская «Arbeiter-Zeitung». Это, конечно, дружеский отзыв; враги этого
не скажут; но ведь только не скажут, а сознают они это прекрасно. Если бы они
раньше не знали, как неосновательны все рассуждения о тупой и беспрекословной
покорности рядовых социал-демократов своим вожакам, то они увидели бы это на
конгрессе. Там происходили самые оживленные прения, и каждый откровенно высказывал
свои взгляды, нисколько не боясь постоять за них, если было нужно, против
знаменитейших вожаков партии. Подчас раздавалось резкое, даже, если угодно,
слишком резкое слово. Но дело происходило не в модной гостиной, а на деловом
собрании; споры велись не между дипломатами, а между товарищами, соединенными
общностью великой цели, взаимным уважением и, иногда, долголетней совместной
деятельностью. Поэтому никто не обнаруживал неуместной обидчивости, и горячие,
резкие споры очень часто заканчивались единогласными решениями. Воображаем
неприятное удивление буржуазии! Социал-демократическая дисциплина давно уже
стала для нее совершенно непонятным явлением. Немецкая буржуазия так уже
воспитана, что, когда при ней произносят слово дисциплина, она. немедленно вспоминает
о капральской палке. А у социал-демократов палка-то и отсутствует, хотя их
дисциплине завидуют даже прусские фронтовики. Вот и пойми тут, откуда берется
эта ужасная дисциплина и чем заменяется у социал-демократов та боязнь
наказания, которая издавна принималась всеми почтенными филистерами за самое
несомненное «начало премудрости». Правду говорил Гамлет на счет множества
вещей, даже не снившихся «нашим мудрецам».
Мы не знаем ничего интереснее и знаменательнее
прений, происходивших в Галле по вопросу о пересмотре программы немецкой
социал-демократической партии. Что такое программа? Это в некотором роде то же
самое, что язык. Зачем дан язык человеку? Затем, чтобы человек мог скрывать
свои мысли. То же и с программой. Партии выставляют программы для того, чтобы
скрывать свои истинные цели и стремления. Ввиду этого понятно: 1) что никакая
партия сама не верит тому, что говорится в ее программе; 2) что можно без
малейшего зазрения совести изменять своей программе, а тем более изменять
программу, если это полезно для истинных целей партии; 3) если любая программа
имеет что-либо общее с какой-нибудь наукой, то разве лишь с тою, которая в
известном слое русских людей называется иногда «химией», а иногда «механикой»,
но всегда сводится к умению обмануть ближнего. Согласны вы с этим? Конечно,
согласны, если только вы трезвый политик, не зараженный социал-демократическими
бреднями. Социал-демократы, - те, в
качестве закоренелых доктринеров, рассуждают иначе. Их программа написана не
для того, чтобы обманывать публику, а для того, чтобы развивать сознание
народа, указывая ему цель современного общественного движения. Они думают, что
изменять своей программе позорно, а изменять свою программу партия может только
тогда, когда это подсказывается успехами науки, а не преходящим настроением
избирателей. И к довершению всего, та наука, на которую опирается их программа,
отличается каким-то странным характером. Нечего и говорить, что она не имеет
ничего общего с «химией» российских плутов. Но кроме того они вносят страшные ереси
в излюбленный ими отдел знаний, - в политическую экономию. Ни один добрый
филистер - хоть убей его! - ровно ничего не понимает в их политической
экономии. Их «библия», «Капитал», - это настоящий кастет, как отзывался о ней
добрейший Эмиль де-Лавелэ. Извольте рассуждать с такими чудаками! И как
серьезно относятся они к своей программе! Как глубоко обдумывают каждое из ее
положений! Как заботятся о том, чтобы она ни на волос не противоречила науке!
«Наука идет вперед, - говорил на конгрессе Либкнехт в своем докладе о
пересмотре социал-демократической программы, - и наша партия, отрицающая все
авторитеты и на земле и на небе, подчиняет свои принципы развитию науки». И это
у него не фраза. Иначе, как с точки зрения науки, он просто не может смотреть
на программные вопросы. Прочтите хоть эти заключительные слова его доклада:
«Пока партия была еще очень молода, не опиралась на почву науки, относилась к
современному движению, как химия относится к алхимии, она много занималась
вопросом о будущем общественном устройстве, и тогда многие ломали голову,
стараясь решить, кто будет чистить сапоги и мести улицы в будущем обществе.
Теперь мы смеемся над этим. Действительность обгоняет теперь самую сильную
фантазию... Пусть те господа, которые требуют от нас картины будущего общества,
постараются прежде выяснить себе картину современного общества. Какой вид
примет оно через десять лет?.. Ответьте сначала на этот вопрос. Тогда мы, в
свою очередь, скажем, какой вид будет иметь общество н результате длинного
исторического развития. Только ненаучные головы могут требовать от нас подобных
ответов». Голос Либкнехта несколько раз покрывался рукоплесканиями и криками
«браво»!
Заметьте, что он говорил это представителям
рабочего класса и притом таким представителям его, которые сами в огромнейшем
большинстве случаев - рабочие. Что же это такое? Когда, какая партия говорила с
пролетариатом таким языком? Можно ли сравнить с подобными речами
социал-демократов ту псевдонаучную, слащавую до тошноты, умышленно картавую
(для «популярности»), полную всяческих благонамеренных умолчаний и всякой
душеспасительной лжи болтовню, с которой удостаивают иногда обратиться к
рабочим «ученые» представители буржуазии? О чем свидетельствуют эти умные, эти
мужественные речи? Они свидетельствуют о том, что осуществился благородный
идеал, что состоялся, наконец, союз науки с работниками, что рабочие понимают
науку, а наука имеет в рабочих самых понятливых учеников и самых бесстрашных
последователей. Этот союз есть величайшее знамение нашего времени. И прав был
Лассаль, когда говорил, что плохо придется старому миру в железных объятиях
нового союза.
При таком отношении социал-демократов к своей
программе понятно, что они не могли решиться на необдуманную переделку ее.
Окончательный пересмотр программы отложен до следующего конгресса. А в ожидании
его социал-демократическая печать подвергнет ее всестороннему разбору. Впрочем,
наперед можно сказать, что никаких существенных перемен не сделает в ней и
следующий конгресс. Она составлена с таким знанием дела, что выдержит не только
придирчивые нападки своих беззубых врагов, но - что гораздо труднее - также и
беспристрастную, вдумчивую критику своих сторонников. Некоторым из ее положений
придается более научная формулировка, прибавится, может быть, к ней несколько новых
параграфов, касающихся современной тактики партии, да выключены будут
некоторые, унаследованные от лассальянцев и теперь уже по общему признанию
социал-демократов неуместные требования, - вот все, чем ограничатся предстоящие
изменения немецкой социал-демократической программы.
В прежнее время, до издания исключительного
закона против социал-демократов, в их программе говорилось, что партия их будет
добиваться своих целей всеми законными средствами. Исключительный закон сделал
невозможной социал-демократическую борьбу на законной почве. Решено было, что
партия будет добиваться своих целей всякими зависящими от нее средствами.
Теперь, с отменой названного закона. возник вопрос, не следует ли опять вписать
в программу, что партия будет держаться законных средств. Но Либкнехт нашел это
неуместным. В настоящую минуту нам дают возможность держаться законней почвы,
но кто знает, что ожидает нас в будущем? Зачем же торопиться нам с заявлениями
о своей готовности держаться законной почвы? Так рассуждал он, и конгресс без
труда с ним согласился.
К числу важнейших вопросов, подлежавших
рассмотрению конгресса, принадлежал вопрос об организации партии. Германское
законодательство, давая (когда дает, т. е. когда не прибегает к исключительным
«мероприятиям») некоторую, правда, очень небольшую свободу местным рабочим
союзам, чрезвычайно затрудняет объединение их в одну общую организацию. А между
тем без такой организации почти не может существовать никакая деятельная
партия. Конгрессу нужно было, обойдя все бесчисленные мели и скалы «законного»
кляузничества, создать хоть что-нибудь похожее на организацию. Для общего
руководства делами партии выбран совет (Parteileitung), состоящий из 12 членов:
2 председателей (Гэриш, Зингер), 2 письмоводителей (Ауер, Фишер), кассира (Бебель)
и 7 контролеров (Доббер, Герберт, Эвальд, Кадэн, Якобей, Шульц и Берэнд).
Руководящий совет расходует по своему усмотрению находящиеся в кассе партии
деньги; наблюдает за ходом дел партии и за направлением центрального органа
партии; созывает конгрессы, которым он представляет отчет о своей деятельности
и проч... Для облегчения сношений руководящего совета с местными союзами
выбираются в каждом избирательном округе особые доверенные люди
(Vertrauensmanner). Касса партии пополняется добровольными взносами членов.
Центральным органом партии признан «Berliner Volksblatt», выходящий под
редакцией Либкнехта (который имеет право голоса в руководящем совете). Местные
органы не признаются собственностью партии; о них заботятся местные союзы и
группы. Вот собственно и вся организация партии. Как видите, в ней нет ничего
романтического, и уж чем-чем, а излишним централизмом она не грешит. Напротив,
можно сказать, что слишком мало отведено в ней места влиянию и почину
руководящего сонета. Можно, по-видимому, опасаться, что с такой слабой
организацией не преодолеет партия ожидающих ее трудностей. Но такое опасение
будет неосновательным. Исключительный закон не позволял и такой слабой
организации социал-демократической партии, а между тем дела ее шли превосходно.
Теперь они пойдут, конечно, еще лучше. Ко времени конгресса в Галле партия
располагала уже 19 ежедневными газетами с 120.400 подписчиков; 24 органами,
выходящими по три раза в неделю и имеющими 58.000 подписчиков; 6 органами,
выходящими два раза в неделю с 14.850 подписчиков, и, наконец, 10 органами,
выходящими раз в неделю с 60.850 подписчиков. Кроме того, в распоряжении партии
находилось более 40 специально-ремесленных органов с 201.000 подписчиков.
Еженедельный литературно-политический журнал «Neue Zeit» с 2.500 подписчиков,
еженедельный гамбургский иллюстрированный журнал «Gessellschafter» с 19.000
подписчиков и два юмористических листка с 107.000 подписчиков. Недурно?
Посмотрите теперь, какие средства составляются у партии из добровольных
взносов. Со времени С.-Галленского конгресса (конец августа 1887 г.) и до
времени конгресса в Галле, в распоряжение партии поступило 349.729 марок, из
которых израсходовано 217.399 марок. Потрудитесь сами сосчитать, сколько
оставалось в кассе. Замечательные свойства организации немецкой социальной
демократии доказаны выборами 20 февраля, так же, впрочем, как и всеми
предыдущими выборами. Вы. спросите, может быть, откуда же берется все это у
партии, имеющей теперь лишь намек на организацию, а в течение последних 12-ти
лет не имевшей даже и намека? Об этом «история умалчивает». И это остается для
нас такою же тайной, как и для имперских «правящих сфер».
В последнее время в Германии было очень много
стачек и, кроме того, в довольно широких размерах практиковалась против людей,
вредивших интересам партии, система так называемого бойкота. Конгресс решил,
что без стачек и бойкота невозможно обойтись рабочим в современном обществе; но
так как предпринятые без надлежащей подготовки и организации стачки могут вести
за собой невыгодные для рабочих последствия, то следует прибегать к ним с
большой осторожностью и стараться о расширении и централизации ремесленных
союзов.
Исключительный закон беспощадно нарушал не
только политические права рабочего класса, но также и гражданские права рабочих
организаций. Произвольные административные «мероприятия» нанесли много
материальных убытков этим организациям. Конгресс решил требовать от союзных
правительств возмещения таких убытков, ограничивая, однако, это требование
исключительно областью гражданского права. Об амнистии же по политическим
«преступлениям» не хотят и слышать немецкие социал-демократы. «Амнистия не
желательна ни для нас, находящихся на свободе, ни для тех, которые сидят еще по
тюрьмам», - сказал Бебель, когда поднялась было речь о ней на конгрессе, и
вопрос окончательно исчерпан был этим гордым заявлением.
Города и промышленные центры, вообще говоря,
теперь уже завоеваны немецкой социальной демократией. Поэтому ее конгресс решил
деятельно взяться за пропаганду между сельским населением, Кроме того, для
привлечения рабочих польских провинций Пруссии по решению конгресса основан
социал-демократический орган на польском языке.
По отношению к .международной тактике решено:
1) Участвовать в майской демонстрации; но в тех местах, где представились бы
непреодолимые трудности для празднования первого мая, демонстрация может быть
отложена до ближайшего праздничного дня. 2) Послать уполномоченных на
предстоящий всемирный социалистический конгресс, который, согласно предложению
бельгийцев, состоится в Брюсселе.
Торжественно начался, торжественно закончился
немецкий социал-демократический конгресс. Из Франции, из Бельгии, из Голландии,
из Англии, из Австрии, из Дании, из Швеции и из Швейцарии прибыли в Галле
представители социалистических партий. Итальянские социал-демократы
приветствовали германских в длинном красноречивом адресе. Число всех полученных
конгрессом поздравительных адресов доходит до 55, а число телеграмм - до 251.
Из речей уполномоченных от иностранных социал-демократических партий наибольшее
впечатление на многочисленную, присутствовавшую в зале конгресса (а затем и на
всю читающую) публику произвела, конечно, речь французского уполномоченного Ж.
Гэда. «Я с радостью и с гордостью приношу доблестной немецкой социальной
демократии братский привет и восторженное сочувствие французских работников, -
говорил он. - Душою и сердцем мы не переставали быть с вами во время вашей
геройской двенадцатилетней борьбы против системы насилий, коварства и
провокаторства... И вместе с вами мы торжествовали, когда, - ценою тысячи лет
тюрьмы (За время существования исключительного закона социал-демократы вынесли
в общей сумме 1000 лет тюремного заключения.), высылок сотен ваших лучших
товарищей и несмотря на запрещение ваших органов печати и на распущение более
чем 300 политических и рабочих союзов, - вы показали себя 20 февраля такими
многочисленными, такими дисциплинированными, такими непобедимыми, что вашим
врагам, ради собственной безопасности, пришлось отказаться от исключительного
закона. Эта победоносная борьба поставила вас во главе воинствующего
пролетариата всего мира... Я горжусь своим присутствием среди немецких рабочих,
которые прежде всех других организовались в классовую партию и задались целью
завоевания политической власти для превращения капиталистического производства
и капиталистической собственности в общественную собственность и в общественное
производство. Программа представляемой мною здесь французской рабочей партии
ничем не отличается от вашей. И точно так же, и вы и мы держимся одинаковой
тактики. Как и вы, мы, - по выражению, употребленному одним из вас на
Копенгагенском конгрессе, - не парламентские политиканы и не революционных дел
мастера. Но наша партия - революционная партия, потому что она стремится к
установлению нового общественного порядка... Подобно вам, мы, теперь же
добиваясь реформ, требуемых интересами рабочего класса, не обманываем себя
ложными надеждами; в избирательной и парламентской борьбе мы видим лишь
средство пропаганды, агитации и увеличения своих сил... Что бы ни случилось, мы
никогда не разойдемся с вами». Заклеймив затем позорный союз французской
буржуазии с русским царем и припомнив сочувственное отношение немецких
социал-демократов к Парижской Коммуне, Гэд еще раз приветствовал германский
пролетариат от имени французской партии и закончил свою блестящую речь
восклицанием: «да здравствует социалистическая и рабочая Германия!».
«Скажите нашим братьям во Франции, -
ответил на это Либкнехт, - что для нас, как и для них, - нет
государственных границ, » что в борьбе за освобождение человечества мы идем
вместе с ними. Да: здравствует рабочая Франция! Да здравствует социалистическая
Франция!».
В глазах французских и немецких филистеров
такие речи были,, разумеется, государственной изменой. На Гэда напали даже
некоторые из французских «непримиримых» (intransigeants). Но ведь это давно
известно, что международная солидарность революционного пролетариата - совсем
не буржуазного ума дело.
«Никакая сила в мире не справится с социальной
демократией, - воскликнул Зингер, закрывая последнее заседание конгресса, - мы
не остановимся, мы не успокоимся до тех пор, пока не достигнем своей цели. Мы
останемся верны нашему дорогому, теперь снова свободно развевающемуся знамени;
верны себе, верны партии. Приглашаю вас (членов конгресса) вместе со мной
трижды воскликнуть: «да здравствует немецкая, да здравствует интернациональная,
освобождающая; народы социальная демократия!». Трижды раздался дружный крик, и,
глубоко взволнованные члены конгресса, стоя, пропели немецкую рабочую марсельезу.
Знаете ли вы ее припев?
Marsch,
Marsch,
Marsch,
Marsch
Und
wars zum Tod,
Denn unsere Fahne ist roth (Марш, марш,
марш, марш, хотя бы на смерть, ведь не даром же у нас красное знамя!).
Истекающий 1890 г. ознаменовался также сильным
подъемом ∙рабочего движения в Австралии. Читатели знают, конечно, из
газет об упорной и долгой борьбе австралийских trades unions с капиталистами.
Недавно в «Berliner Volksblatt» была напечатана программа образовавшейся в
Новом Южном Уэльсе «Австралийской Социалистической Лиги» (Australian Socialist
League). Из этой программы видно, что Лига вполне, без всяких оговорок и
недомолвок, держится социал-демократических взглядов. Это, кажется, первое
проявление социал-демократического движения между рабочими английского языка в
колониях.
Повторяем, на 1890 г. не могут пожаловаться
социал-демократы. Он подарил их огромными, почти опьяняющими успехами (Статья
эта уже набиралась, когда мы прочли в газетах о рабочих конгрессах в Голландии,
в Австрии и в Португалии. Конгресс голландских социал-демократов, который
начался 25 декабря (п. ст.) в Гэзренвеене и па котором было представлено 88
рабочих союзов, решил праздновать первое мая вместе с рабочими других стран.
Такое ж о решение принято па Британском конгрессе австрийских рабочих железоделательных
и машиностроительных заводов. На этот конгресс съехалось 124 уполномоченных из
всех провинций Австрии, за исключением Галиции. Между другими решениями его
заслуживает внимания широкий план организации австрийских рабочих
железоделательных заводов но образцу английских трэд-юниопов. Постановлено
также требовать увеличения числа фабричных инспекторов и издавать особый журнал
для рабочих названной отрасли промышленности. В то лее время и в том же Брюнне
состоялся конгресс гончаров и рабочих стеклянных заводов, на котором также
решено требовать сокращения рабочего дня (но до восьми ли часов, - этого мы
пока еще по знаем) и основать широкую ремесленную организацию. Па обоих
конгрессах постановлено «семи силами добиваться всеобщего избирательного права.
Наконец, па лиссабонском конгрессе португальских ремесленных союзов единогласно
решено - там было до 100 уполномоченных - по работать в день первого мая и
устроить во всей стране митинги с требованием восьмичасового дня.).
И если успехи эти производят сильное
впечатление на нас, людей среднего возраста, политическая мысль которых
разбужена была шумом уже значительно окрепшего движения пролетариата, то не
трудно представить себе настроение ветеранов социализма, людей, видевших
первые, слабые шаги рабочей партии. С каждым годом, почти с каждым днем все
роскошнее и роскошнее становятся плоды их трудной, многолетней деятельности; с
каждым годом, почти с каждым днем все более и более становится очевидным, что
не только окончательная победа совершенно обеспечена за пролетариатом, но что
никакие удары врагов не могут теперь хотя бы задержать на сколько-нибудь
продолжительное время его победоносное шествие. Что может быть отраднее такого
зрелища? Что может быть лучше такой награды за перенесенные невзгоды, бедствия
и испытания?
В нынешнем году, в этом году побед и успехов,
пролетариат отпраздновал семидесятый день рождения своего учителя - Фридриха
Энгельса. В настоящее время нет человека, который мог бы сравняться с Энгельсом
своими заслугами по отношению к пролетариату. Не помним, уже кем замечено было,
что написать биографию Энгельса значит написать историю рабочего движения
новейшего времени. Это верно, но этим не все еще сказано. Написать биографию
Энгельса значит написать также главу из истории человеческой мысли новейшего
времени, - очень интересную и глубоко
поучительную главу. Вместе с Марксом Энгельс был родоначальником научного
социализма, т. е. целой философской системы, сменившей собою идеалистическую
немецкую философию со всеми ее, более или менее незаконными, детищами и со
всеми ее, более или менее отдаленными, бедными родственницами смешанного,
полу-«реалистического», полуидеалистического происхождения. Научный социализм
есть не только величайшая - а лучше сказать единственная, заслуживающая этого
имени - философская система нашего времени. Его появление знаменует собою в
высшей степени важный поворот в истории человеческой мысли вообще. Прежде
движение мысли не имело почти ровно ничего общего с движениями народных масс.
Носителями ее были высшие классы: духовенство и, отчасти, дворянство, потом
буржуазия. В своей борьбе со «старым порядком» буржуазия сама разбудила
дремавшую мысль рабочего класса, но пока он боролся под ее руководством, ему
доставались лишь ничтожные крохи знания. На него смотрели как на малолетнего,
да при тогдашних общественных, условиях он и на самом деле был малолетним.
Социалисты-утописты предлагали пролетариату уже гораздо более питательную
умственную пищу, но утопический социализм далеко еще не был наукой. Только
трудами Маркса и Энгельса установлено было, наконец, полное согласие между
научным пониманием действительности с одной стороны и революционным отрицанием
ее - с другой. Современный научный социализм мог появиться только в новейшем
обществе и только тогда, когда уже достаточно развились те материальные
условия, благодаря которым замена буржуазного порядка социалистическим
становится не только возможной, но прямо неотвратимой. И именно потому научный
социализм мог искать себе опоры только между пролетариями. Социалисты-утописты
обращались с своей пропагандой одинаково и к буржуазии и к пролетариату, и к
эксплуататорам и к жертвам эксплуатации. Они видели борьбу классов в
современном обществе, но они умели только осуждать ее, противопоставляя ей свои
учения о нормальном общественном порядке, который установит между людьми
идеальное согласие. Такие учения соответствовали первой эпохе борьбы между
пролетариатом и буржуазией. Когда борьба эта стала сильнее, глубже и
всестороннее, социалисты необходимо должны были коренным образом изменить свой
взгляд на ее историческое значение. Они убедились, что именно борьба классов, и
только она одна, приведет к устранению капиталистического способа производства.
Они перестали сидеть в современном общественном зле одно только зло, поняв его
«разрушительную, революционную сторону, которая .низвергнет старое общество».
Этот новый взгляд на историческое значение борьбы классов с неподражаемым
мастерством изложен был в сочинениях Маркса и Энгельса. Появление их сочинений
открыло новую эпоху в истории социализма. Из утопического он стал научным. Само
собою понятно, что, принимая борьбу пролетариата с буржуазией за исходную точку
дальнейшего общественного развития, марксисты не могли уже одновременно и
безразлично обращаться к обеим борющимся сторонам. Буржуазия, заинтересованная
в сохранении существующего порядка, видела в них только злостных демагогов,
между тем как пролетариат признал их своими лучшими учителями и самыми
надежными руководителями. Этим придано было совершенно новое направление как
движению мысли, так и движению общественной жизни. Наука заключила неразрывный
союз с работниками, а работники стали единственными двигателями прогресса.
Этого еще никогда не бывало в истории. Гегель с энтузиазмом говорил о великом
афинском народе, который внимал философам, рукоплескал Периклу и наслаждался
величайшими произведениями тогдашнего искусства. Но афинская демократия
основана была на рабстве. Афинский «народ» представлял собою сравнительно очень
немногочисленную кучку людей, умственное, эстетическое и политическое развитие
которых предполагало низведение тогдашних производителей на степень «говорящих
орудий». Не то теперь. Народ нашего времени, современный пролетариат, есть
именно тот класс, руками которого создается все колоссальное общественное богатство.
Его умственное и политическое развитие (Об эстетическом его развитии мы не
говорим. Трудно делать большие успехи в этом направлении, живя в буржуазном
обществе. Пока существует это общество, эстетическое развитие греков останется
для нас недостижимым идеалом.) не только не предполагает эксплуатации им
какого-нибудь класса, но, наоборот, каждый шаг на пути этого развития означает
приближение того времени, когда положен будет конец существованию классов, а
следовательно, и эксплуатации одного класса другим. И вот этот-то рабочий
«народ», этот низший, самый обездоленный из всех классов современного общества,
чутко прислушивается теперь к голосу науки и делает ее орудием своего
освобождения. Увлечение современного пролетариата теориями Маркса-Энгельса будет
иметь несравненно более важные исторические последствия, чем увлечение
афинского народа речами ораторов и произведениями великих художников.
Задавшись целью выработать и распространить
новую, научную теорию социализма, Маркс и Энгельс взяли на себя поистине
титаническую задачу. Им предстояло не только исполнить громадную теоретическую
работу, - трудности которой, наверное, испугали бы не так богато одаренных
природою людей, - им нужно было также
искоренить многочисленные предрассудки тогдашних социалистов. Им приходилось
бороться не только с друзьями «порядка», но также с врагами его,
революционерами. Отсюда - полемический характер многих из их произведений;
отсюда же и та ненависть, с которою по временам обрушивались на них
революционеры. Известный демократ сороковых годов Гейнцен утверждал, что Маркс
только и делает, что борется с революционерами всех возможных толков и
направлений. В пятидесятых годах Виллих и Шаппер нападали на Маркса и Энгельса,
как на узких доктринеров, мешающих своею проповедью успехам революции. Наконец,
в эпоху Интернационала та же ненависть выразилась в деятельности Бакунина и его
последователей. Иногда революционные староверы, по-видимому, совсем брали верх
над ненавистными им новаторами. Временами дело доходило до того, что у Маркса и
Энгельса бывало немного более десятка последователей. Но родоначальников
научного социализма нельзя было испугать ни ненавистью, ни неудачами. Смелые и
упорные, откровенные и резкие, глубокие мыслители и непобедимые полемисты, они
делали свое дело, не отступая ни на шаг, не щадя ни одного предрассудка
революционеров. И мало-помалу предрассудки исчезали, ненависть уступала место
восторженному удивлению, число марксистов увеличивалось. Прошло сорок лет, - и
революционный пролетариат повсюду стал под знамя научного социализма. Теперь
уже нет у него других учителей, кроме марксистов. А как велики силы этого
пролетариата, известно всем, не окончательно беззаботным на счет политики.
Марксизм, бывший в половине сороковых годов не более как теорией, известной
самому небольшому кружку избранных, является теперь непобедимой политической
сизой, а сторонники его считаются миллионами. В этом-то и заключается
замечательная особенность нашего времени. Пульс истории бьется теперь с
неслыханной прежде быстротою. И это совершенно понятно. На арену политической
жизни выступил пролетариат, а о нем справедливо сказано, что в политике он
играет такую же роль, какую пар играет в промышленности.
Мы погрешили бы против истины, если бы сказали,
что последователей Маркса и Энгельса много даже у нас в России. Нет, у нас
только еще началось распространение марксизма. В России есть ученые, понимающие
теоретическое значение научного социализма; но почти нет марксистов-агитаторов,
нет людей, посвятивших свои силы практическому делу организации политического
просвещения пролетариата. Несколько счастливых исключений лишь подтверждают
общее правило: в большинстве случаев русские революционеры относятся к
марксизму с такою же подозрительностью, а иногда с такою же ненавистью, с какими
он встречался когда-то на Западе. Мы знаем, что предрассудки русских
революционеров рассеются так же, как рассеялись предрассудки западноевропейских
революционеров. Но мы знаем, кроме того, что это счастливое время придет тем
скорее, чем деятельнее будут революционеры, уже ставшие марксистами. В
настоящее время многое благоприятствует успеху наших идей. Экономические
отношения России выяснились уже настолько, что сами народники чувствуют
несостоятельность своего учения; в среде рабочего класса замечается сильное
умственное возбуждение. Рабочие люди различных полов и возрастов, мужчины,
женщины и дети, проявляют теперь такую жажду знания, каких никогда прежде не
бывало в русском народе; общее недовольство существующим порядком вещей, при
полной и для всех заметной несостоятельности враждебных марксизму учений,
заранее обеспечивает успех нашей проповеди. Побольше энергии, побольше
самоотвержения, настойчивости и преданности делу, - вот все, что требуется нам
для быстрого успеха. И если у нас не найдется этого, - мы должны будем винить
самих себя, а не внешние обстоятельства, или, если угодно, внешние
обстоятельства, но лишь постольку, поскольку они привели к нашей собственной
негодности. Мы уже не раз говорили, что полицейские преследования не могут
служить непреодолимым препятствием для пропаганды между рабочими. Да и вообще
всякая начинающая партия заранее проигрывает свое дело, если слишком много
задумывается об ожидающих ее трудностях. «Невозможно! Пожалуйста, никогда не
произносите этого глупого слова!» - так говорят энергичные люди, а известно,
что только перед сильной волей таких людей и расступаются непреодолимые для
других внешние препятствия...
Мы надеемся, что еще долго проживет Фридрих
Энгельс, служа пролетариату своею редкою опытностью, своими колоссальными
знаниями и своим несравненным литературным талантом. Мы надеемся также, что
близко то время, когда в каждом значительном русском городе будут существовать
многочисленные рабочие кружки, умеющие оценить заслуги великого социалиста.
Тогда, и только тогда, станет наше отечество европейскою страною, не в одном
географическом, а также и в культурном смысле этого слова. В настоящее время
степень сознательности пролетариата есть самое верное мерило культурности
всякой страны, вовлеченной в экономический водоворот капитализма.
Только рабочий класс способен нанести
смертельный удар царизму. Буржуазия, как русская, так и западноевропейская, в
лучшем случае не пойдет в -борьбе против него дальше бессильной оппозиции.
Царизм, как система, слишком противоречит политическим идеалам буржуазии, чтобы
эта последняя могла относиться к нему с неподдельным сочувствием. Несмотря на
все свои заигрывания с царем, французское «общество» и французская буржуазная
печать были более на стороне Падлевского, чем на стороне генерала Сильвестрова.
Что же касается нравственной оценки этих двух лиц, то на ее счет все были
единодушны: царский слуга поразил цивилизованный мир своею гнусностью, едва
только стали известны его служебные подвиги. Падлевскому сочувствовали люди, не
имеющие ничего общего ни с каким революционным движением. Но сильно ли повлияло
общественное мнение на буржуазное республиканское правительство? Читатель знает
те приговоры, которыми наградило оно Лабрюйэра, г-жу Дюк-Керси и Грэгуара; он
помнит те возмутительные издевательства, которые суд позволял себе ∙над
Лабрюйэром, мстя ему за царский гнев, навлеченный его поступком на Францию.
Скажут, что Франция нуждается в царе вследствие международных отношений. Но в
том-то и дело, что, пока стоит в Европе буржуазный порядок, всегда будут иметь
место и международная конкуренция и международные столкновения, а,
следовательно, будут иметь силу все те «патриотические» чувства, благодаря
которым русский царь всегда найдет поддержку в той или другой из европейских
стран. Сегодня очередь за Францией, завтра она может оказаться за Германией. А
там... поручитесь ли вы за то, что английская буржуазия устоит перед соблазном
выгодного торгового договора? Давно ли между Россией и Америкой шли переговоры
о выдаче политических преступников? И ведь эти переговоры едва не привели к
желанному для царя концу. Если они не удались один раз, то это еще не значит,
что они не увенчаются со временем полным успехом. Не говоря уже о международных
отношениях, достаточно хорошенько пугнуть буржуазию любой страны красным
призраком, чтобы она тотчас же забыла всякий стыд и все предания политической
свободы.
На Западе наши революционеры могут найти и
находят серьезное сочувствие только между пролетариями. Но западный пролетариат
пропитан теперь социалистическими идеями. Поэтому он тем сильнее будет
сочувствовать русским революционерам, чем решительнее станут они под знамя
международного социализма. А раз станут они под это знамя, они поймут свои
обязанности по отношению к русским рабочим. На этом знамени написано:
«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», и нельзя верно служить ему, не
содействуя объединению рабочих своей собственной страны.
Источник: Плеханов Г.В.
Сочинения. Т. 4