Как Россия пришла к революции

В наши дни нередко можно услышать мнение о том, что все три российские революции — это своего рода страшное наваждение, "бесовщина", результат безответственных деструктивных действий революционеров, в первую очередь марксистов-большевиков, бездумно раскачавших великий государственный корабль и выпустивших из бутылки поистине страшного Джина — зависть, злобу и мелкие амбиции миллионов темных, находящихся во власти низменных инстинктов людей. Но при этом как бы остается в тени многовековая предыстория революционных катаклизмов, тот поистине страшный раскол, который стал системообразующим фактором всей нашей общественной жизни задолго до появления революционных и социалистических учений. Конфликт между обществом и государством, народом и властью, богатством и бедностью, городом и деревней, центром и окраинами — все эти явления, присущие в той или иной мере, на том или ином этапе исторического развития едва ли не всем цивилизованным странам, приобрел в России такую остроту и привел к таким последствиям, для которых трудно подыскать аналогии во всемирной истории.

Вот почему, говоря о первой из российских революций, мы не можем не начать с краткой характеристики тех социально-экономических, политических и духовных процессов, результатом которых она стала. Ибо не будь этой объективной, "заминированной" разного рода противоречиями почвы, никакие революционеры не смогли бы поднять на дыбы огромную многонациональную страну.

В начале XX века в России уже достаточно отчетливо обозначился тот всеобъемлюций "кризис империи", всех ее экономических, социальных, политических, национальных и идеологических структур и институтов, который в 1917г. привел старый императорский режим к краху. Важным промежуточным этапом на этом драматическом пути стал великий кризис 1905-1907 гг., от которого Россию не спасли ни реформы 60-70-х годов XIX в., ни реформаторские начинания Витте 1890-х и начала 1900-х годов.

Накануне революции в нашей стране были представлены самые разные ступени социального развития — от патриархальной обшины до капиталистических монополий, все стадии общественного производства — от самых примитивных его форм до высших достижений машинной техники. Таким образом, Россия напоминала мифологического кентавра: его головой была современная индустрия, банки, железные дороги, туловищем — отсталая, унаследованная от средневековья, забитая деревня. Это была страна поистине разительных контрастов, где причудливо соединялись сказочная роскошь знати и кричащая нищета масс, неграмотность большинства народа и выдающийся вклад российской интеллигенции в мировую культуру, имперские претензии правящих "верхов" и прогрессирующее разложение старого механизма власти, стремление угнаться за новейшими достижениями западного прогресса и восточная неподвижность.

Острое малоземелье, сословная неполноправность и разорение крестьянства превращали деревню в очаг постоянного социального возбуждения, чреватого мощным социальным взрывом. Большинство крестьян находилось на грани голодного существования, поскольку для обеспечения прожиточного минимума обычной крестьянской семье требовалось примерно вдвое больше, чем фактически приходилось в среднем на одно мужицкое хозяйство. Бедняки составляли в России половину общего числа крестьянских дворов, а середняки — лишь около 30%. В 1900 г. в европейской части страны насчитывалось около 30 млн. "избыточных" рабочих рук, не находивших применения в деревне, И хотя "черный передел" помещичьих имений между крестьянами сам по себе не мог сделать российскую деревню сытой и процветающей, в глазах мужиков он был самым желанным и, как им казалось, справедливым выходом из сложившейся ситуации.

Росли также противоречия между трудом и капиталом, между пролетариатом и буржуазией. Жизненный уровень рабочих в России был намного ниже, чем в развитых западных странах. По оценке специалистов, хуже рабочих жила в России лишь крестьянская беднота. В итоге рабочий вопрос стал в стране одной из самых больных проблем общенационального масштаба.

Кроме того, социальный гнет тесно переплетался в России с национальным. В огромной империи проживало в общей сложности более ста наций и народностей, причем население национальных районов страдало не только от местных угнетателей, но и от русских чиновников, помещиков и капиталистов. Нищета и бесправие были уделом и самого русского народа, составлявшего 43 % населения страны. Заметно ускорившийся во второй половине XIX века процесс национальной консолидации различных народов Российской империи сопровождался интенсивным ростом их национального самосознания, что вело к обостренному восприятию любых проявлений этнической и религиозной дискриминации и гнета. Поэтому разного рода движения на национальной почве стали неотъемлемой составной частью складывавшегося в России в начале 900-х годов нового всеобъемлющего политического кризиса.

Тем не менее самодержавие упорно не хотело идти ни на какие серьезные уступки народу. В России отсутствовали элементарные демократические свободы, социальное неравенство дополнялось сословным, власть царя оставалась практически неограниченной.

Сильно продвинувшийся вперед в 60-70-х годах XIX в. процесс модернизации России в дальнейшем замедлился, явно отставая от бурного роста социальных противоречий в стране. Это грозило ей дальнейшим отставанием от Запада, полным падением авторитета самодержавной власти в глазах народа, усилением поляризации нищеты и богатства, национальным сепаратизмом, а в перспективе и распадом империи. Новый импульс процесс модернизации мог получить в начале XX века в России либо от самой власти {радикальная либерализация политического режима и полный простор рыночной экономики в городе и деревне), либо от народной революции "снизу".

Независимо от того, рассматриваем ли мы события 1905-1907 гг. в России в рамках старого, формационно-классового подхода как ликвидацию пережитков феодализма или нового, цивилизационного как смену доиндустриальной цивилизации индустриальной, как борьбу западного и восточного начала в процессе развития нашей страны, ясно одно: без основательной общенациональной встряски и обновления стране было не обойтись. Проблема "революция или реформа?", пожалуй впервые заявила о себе в России так грозно, властно и альтернативно. При этом и сама революция, как подсказывал опыт всемирной истории и анализ самой российской действительности, могли пойти и по более радикальному, "французскому", и по более умеренному, "немецкому", пути, т.е. закончиться или победой демократических сил и установлением республиканского строя, или верхушечным компромиссом между старой властью и буржуазией при некотором улучшении положения трудящихся масс в рамках парламентарного или скорее квазипарламентарного "конституционного самодержавия".

Наличие этого "веера альтернатив" в той или иной мере осознавали и наиболее дальновидные представители правящего дворянского класса, и идеологи либеральной буржуазии, и революционеры. Во многом способствовала этому и русско-японская война 1904-1905 гг., которая показала всю гнилость самодержавного режима и бездарность его руководителей. Они безответственно пошли на обострение отношений с Японией, полагая, что маленькая победоносная война станет реальной альтернативой назревающей революции и укрепит позиции царизма. Однако в реальной действительности все вышло по-иному: поражения русской армии и флота в Порт-Артуре, на полях Маньчжурии и у Цусимы стали вехами политического пробуждения народных масс и углубления кризиса "верхов". Правда, на первых порах русско-японская война сбила пламя открытой революционной борьбы, однако в конечном счете, она ускорила про- цесс перерастания революционной ситуации 1901-3904 гг. в первую в истории России революцию.

Часто задают вопрос: была ли в начале XX в. революция в России неизбежной? Ведь обошлись же без революционных потрясений Скандинавские страны, Канада, Индия, Япония, Австралия. Да и в самой России два острейших политических кризиса на рубеже 50-60-х и 70-80-х гг. XIX века не вылились, как известно, в революцию. Надо сказать, что во второй половине прошлого столетия царизм еще имел исторический шанс на проведение таких крупномасштабных структурных реформ, которые могли бы предотвратить события 1905 г. Есть основания полагать, что "увенчание" земской реформы 1864 г. созданием в России представительного законодательного учреждения типа Государственной думы и радикальная аграрная реформа по образцу столыпинских преобразований, проведенная на несколько десятилетий раньше, чем это произошло в действительности, могли бы существенно видоизменить ход отечественной истории. Однако ее опыт свидетельствует о том, что российские самодержцы шли на серьезные реформы только под давлением чрезвычайных обстоятельств — крупных военных поражений или мощных народных восстаний, поскольку такой важный фактор модернизации существующего строя, как либерально-оппозиционное движение буржуазии в России действовал очень слабо. Сравнительно благополучная для царизма ситуация, сложившаяся в первые пореформенные десятилетия, привела к тому, что на рубеже XIX-XX вв. реформаторские тенденции оказались в России заглушенными. Царизм хронически запаздывал с проведением необходимых преобразований, особенно политических. Достаточно вспомнить царский указ от 12 декабря 1904 г. (до "Кровавого воскресенья" оставалось меньше месяца!), где в очень туманных выражениях было обещано уравнять крестьян в правах с другими сословиями; ввести государственное страхование рабочих; пересмотреть законодательство о раскольниках и евреях и т.д. Однако ни о земле, ни о парламенте, ни о конституции — а это были ключевые проблемы русской жизни — в указе не говорилось ни слова. Вот почему естественно напрашивается вывод о том, что начавшаяся в январе 1905 г. революция была в известном смысле наказанием за косность, неповоротливость и эгоизм правящих российских "верхов".

С другой стороны, в условиях резкого обострения всех социальных противоречий, революционная идея обрела в России прочную социальную базу в лице пролетариата, деревенской бедноты и главное — радикально настроенной демократической интеллигенции. Времена, когда народники тщетно пытались побороть апатию и царистские иллюзии крестьян, остались позади. Теперь, в начале XX века почва для революции в России была уже достаточно подготовлена, и "Кровавое воскресенье" стало последней каплей, переполнившей чашу народного терпения.

Но прогнозировать дальнейший ход событий было довольно трудно. В самом деле, будет ли правительство действовать только силовыми методами или им спешно будет запущен механизм реформ? Как поведут себя либералы? Соединится ли революция в городе с революцией в деревне? Ответ на эти и многие другие вопросы могла дать только практика политической борьбы.

С одной стороны, многое говорило в пользу предположения о том, что революция в России, как и Великая французская революция конца XVIII века, будет развиваться по восходящей линии: слишком велик был запас озлобления и агрессивности в рабоче-крестьянских массах, слишком велико недоверие всего общества к властным структурам, слишком неблагоприятно складывалась для правительства внешнеполитическая и финансовая ситуация. Далеко идущие последствия могло иметь и наличие в России двух весьма энергичных и дееспособных политических организаций — революционной марксистской партии и партии эсеров. Кроме того, против царизма легко могло обернуться и наличие крупных очагов напряженности в национальных районах Российской империи.

Вместе с тем приходилось считаться с тем, что царизм был пока еще достаточно силен, а российская буржуазия не заинтересована в решительной победе революции над старым порядком. Неизбежно должны были дать знать о себе социальная и национальная неоднородность демократических сил, острое соперничество между различными революционными организациями, недостаточная политическая культура масс и многие другие факторы. Неясно было также, какими темпами пойдет демократическое и социалистическое движение в других странах.

Сейчас, в исторической ретроспекции, наиболее вероятным исходом революции 1905-1907 гг. представляется частичная модернизация царского режима и его дальнейшая постепенная эволюция в сторону буржуазной монархии. Но это отнюдь не означает, что в 1905 г. силы демократии не имели в России никаких шансов на успех. Ведь налицо была крайне сложная, обоюдоострая для противоборствующих сторон ситуация, исход которой во многом зависел от действия субъективных, социально-психологических факторов, в том числе от степени контакта различных политических партий и их вождей с массами.

В 1905-1907 гг. перед Россией не стояла задача ликвидации капитализма, так как для этого здесь не было ни объективных, ни субъективных предпосылок. Наоборот, речь шла о том, чтобы расчистить завалы, оставшиеся от крепостной эпохи, и создать условия для беспрепятственного развития буржуазных отношений в городе и особенно в деревне. Революция была призвана покончить с военно-полицейским деспотизмом, дать крестьянам землю, положить конец не нужной народу войне, существенно поднять жизненный уровень трудящихся, предоставить им политические права и определенные социальные гарантии. Что из этого вышло, мы увидим ниже.

Во многом повторяя принципиальную схему развития предшестсвую-щих буржуазных революций на Западе, первая российская революция 1905-1907 гг, имела и целый ряд типологических особенностей. Будучи по своему объективному содержанию поздней буржуазной революцией, она несла на себе отпечаток новой исторической эпохи, в которой рождалась революционная Россия, и ряд специфических черт в социально-политическом облике самой этой страны (более высокий, чем в XVII - первой половине XIX в. на Западе, уровень развития промышленного капитализма, несравненно более мощное и организационно оформленное рабочее движение, возможность соединить его с массовыми движениями в деревне и в национальных районах страны, а также с антиправительственными выступлениями в вооруженных силах, радикализм и социалистические устремления значительной части интеллигенции, наличие достаточно широкого социалистического движения в Западной Европе и т.д.).

Этим во многом объяснялась и новая расстановка социально-политических сил в стране. В России были налицо три (а не два, как в более ранних буржуазных революциях на Западе) политических блока: правительственный, либерально-монархический и революционно-демократический, причем два первых, несмотря на взаимную борьбу, стремились к соглашению и единению общества. Границы между ними были достаточно прозрачными, каждый блок имел сложную внутреннюю структуру и не был чем-то однородным, но сам факт их противостояния не подлежит ни малейшему сомнению.

Во главе правительственного блока, стремившегося к сохранению существующего строя при некоторой его модернизации путем умеренных реформ, стояли царь, верхушка бюрократии, офицерского корпуса и высшие иерархи церкви. Они опирались на крупное помещичье и удельное землевладение, мощный государственный сектор в экономике страны (казенные заводы, железные дороги и т.д.), армию, полицию, чиновничество, духовенство. Умело использовались при этом и такие факторы, как вековые царистские иллюзии народных масс, прежде всего крестьянства, их религиозность, политическая темнота и даже такая черта русского национального характера, как удивительное терпение народа.

Основной социальной опорой самодержавия было дворянство, которое, несмотря на заметное ослабление его экономических позиций, продолжало играть роль "первого сословия" и постоянно пополнялось за счет наиболее способных и усердных чиновников и офицеров. Составляя лишь 1,5% населения империи, потомственные и личные дворяне распоряжались почти двумя третями всех частновладельческих земель европейской России. Кроме того, они получали немалые доходы от своей предпринимательской деятельности. Дворянство занимало все высшие бюрократические посты, доминировало на военной и дипломатической службе, в системе высшего образования. Только небольшая часть дворянского сословия пополняла ряды освободительного движения, вступая в либеральные или революционные организации.

При всей своей экономической и политической мощи правительственный блок отнюдь не был каким-то монолитом. Внутри него шла подчас очень острая борьба различных групп и течений, что свидетельствовало о неспособности правящих "верхов" выработать единый социально-политический курс, адекватный назревшим потребностям страны. При этом правое крыло консерваторов не хотело идти ни на какие уступки и старалось блокировать все попытки реформ, выступая за неограниченное самодержавие и беспощадное подавление революционных выступлений и либеральной оппзиции, что вполне соответствовало убеждениям последнего русского царя Николая II.

Вместе с тем в правительственном лагере были и либеральные бюрократы, стремившиеся расширить и укрепить социальную базу монархии, добиться союза дворянства с верхами торгово-промышленной буржуазии и осуществить комплекс мероприятий, отвечающих объективно назревшим потребностям экономического развития России. Наиболее крупным государственным деятелем этого типа на рубеже XIX и XX вв. был С.Ю. Витте, возглавлявший в 1905 - начале 1906 г. царское правительство. Он вошел в историю прежде всего как инициатор и активный проводник ряда крупных экономических преобразований {капиталистическая индустриализация страны, привлечение в Россию иностранного капитала, интенсивное железнодорожное строительство, упорядочение финансов и перс-ход к твердо обеспеченному золотом рублю). Умный и изворотливый политик, Витте соединял в себе крупного сановника, дельца и финансиста, дипломата (на его долю выпало заключение в августе 1905 г. мирного договора с Японией). Известен он и покровительством торгово-промышленным кругам, заигрыванием с либералами, крупной личной ролью в подготовке конституционного манифеста 17 октября 1905 г. Однако до конца своих дней Витте оставался убежденным монархистом и врагом революции, борьбу с которой он считал своей важнейшей задачей.

В апреле 1906 г. Витте был заменен на посту Председателя Совета Министров И.Л. Горемыкиным, а в июле 1906 г. правительство возглавил П.А. Столыпин, сохранивший при этом и портфель министра внутренних дел. Он был представителем крупного местного провинциального дворянства, получил университетское образование, занимал до перевода в столицу пост саратовского губернатора. Столыпин был сторонником жесткого политического курса, направленного на борьбу с революцией, но выступал против возврата к неограниченному самодержавию и являлся сторонником постепенной модернизации государственного, общественного и экономического строя России при максимально возможном соблюдении интересов дворян-помещиков. Огромная энергия и твердая воля Столыпина, его незаурядный административный талант во многом помогли царскому режиму в кризисной ситуации 1905-1907 гг. ;

Царский режим в буквальном смысле слова лихорадило. Николай II и его правительство бросались из одной крайности в другую: они то усиливали репрессии, то несколько ослабляли вожжи и шли на некоторые уступки народу. При этом амплитуда колебаний в правительственных кругах прямо зависела от силы натиска революционных сил: чем сильнее было движение народных масс, тем больше вынужден был идти на уступки царизм. И наоборот, стоило народу несколько ослабить свой напор, как правительство сразу же шло на попятную, свертывая и без того ограниченные реформы. Осуществляя свои маневры, царизм вынужден был все время оглядываться на правые круги дворянства, в первую очередь на крупных помещиков-латифундистов, которые не хотели уступать свои привилегии. Особенно консервативную роль играл созданный в 1906 г. Совет объединенного дворянства во главе с крупнейшим землевладельцем графом А. А. Бобринским.

Революция вызвала консолидацию правых сил. В 1905 г. возникла довольно разветвленная сеть монархических партий и органиаций, названия которых говорят сами за себя: Союз русских людей, Русская монархическая партия, Общество активной борьбы с революцией, Народно-монархическая партия, Союз русских православных людей, Союз русского народа и т.д. Все они ставили своей задачей защиту неурезанной самодержавной власти, частной собственности, "единой и неделимой" России и православной церкви от революционеров, либералов и "инородцев", в первую очередь евреев.

Лидерами ультрамонархистского или черносотенного, по терминологии того времени, движения были доктор медицины А.И. Дубровин, крупный бессарабский помещик В.М. Пуришкевич, курский помещик Н.Е. Марков и др. Крайне правые организации пользовались покровительством царя и высших иерархов церкви, ведущие позиции в их руководящих органах занимали дворяне. К концу 1907 г. правые организации, прежде всего Союз русского народа, действовали в 66 губерниях и областях, а общая численность их членов превышала 400 тыс. человек*. Столь значительная по тем временам цифра объяснялась рядом причин: огульной записью в правые организации целых сел и деревень, "покупкой" членов за определенное вознаграждение и разного рода льготы и т.д. Для привлечения в свои ряды крестьян, мелких ремесленников, торговцев, рабочих черносотенцы использовали социальную демагогию, спекулировали на патриотических чувствах, разжигали национализм. Так, напри-

мер, Союз русского народа выступал за государственное страхование рабочих, сокращение продолжительности рабочего дня, распространение дешевого кредита, требовал увеличения помощи крестьянам-переселенцам.

Получая щедрые подачки из специально созданного правительством фонда, Союз русского народа развернул довольно широкую агитационно-пропагандистскую работу в массах. Миллионными тиражами издавались черносотенные брошюры, листки, прокламации, газеты, призывавшие искоренять "злые силы" в лице интеллигенции, срывать митинги и забастовки, устраивать патриотические манифестации. В широких масштабах осуществлялась и погромная деятельность. По далеко не полным данным, только за 2-3 недели после издания манифеста 17 октября, в котором правые силы видели унижение царя и подлинное национальное бедствие, они убили до 4 тыс. и ранили и изувечили более 10 тыс. человек**. Однако своими зверствами члены Союза русского народа не столько укрепляли, сколько дискредитировали царский режим, рассеивая монархические иллюзии у тех, кто еще сохранял веру в царя.

В целом правительственный блок представлял собой в период революции еще достаточно серьезную силу, далеко не исчерпавшую резервы для социального и политического маневрирования. Самодержавный режим не хотел сдаваться без боя, используя для самозащиты не только грубую военно-полицейскую силу, но и средства идеологического воздействия на массы, отдельные реформы и помощь международного финансового капитала, который весной 1906 г. предоставил России крупный заем на сумму около 850 млн.руб.

Оппозиционный самодержавию либеральный блок тоже отличался пестротой своего состава и расплывчатостью границ: его правое крыло во многом сближалось с реформаторами из правительственных кругов, а левое — с более умеренными элементами демократических слоев, нередко отдавая при этом дань увлечения народническим и даже абстрактно-социалистическим идеалам. Понятие "либеральная" и "деловая" буржуазия в России далеко не совпадали. До начала революции абсолютное оольшинство представителей торгово-промышленных кругов стояло на сугубо верноподданнических позициях и демонстративно уклонялось от политической деятельности. 1905 год стал для них в этом отношении переломным. Однако даже в то время российский деловой мир не отличался особым радикализмом, явно отставая в своей оппозиционности от группировавшихся вокруг земств либерально настроенных помещиков и особенно от интеллигенции, которая шла в авангарде оппозиционного Движения и наиболее полно выражала широкопонятые интересы буржуа-

* Обнинский В. Полгода русской революции: Сб. материалов к истории русской революции (октябрь 1905 - апрель 1906гг.). Вып. 1. М., 1906. С.42.

Теоретики российского либерализма рассматривали революцию 1905-1907 гг. в основном как повторение той борьбы с абсолютизмом, которую пришлось в свое время вести на Западе "третьему сословию". Поэтому они делали акцент на общенациональном характере освободительного, антн-абсолютистского движения независимо от социальной, национальной и партийной принадлежности его участников. Цель этого движения либералы видели в замене самодержавия правовым государством в форме конституционной монархии. Они воспринимали революцию как трагический результат недальновидности "верхов" и необузданных желаний "низов" и отвергали насильственные методы политической борьбы, делая ставку на силу общественного мнения, закулисные маневры в правительственных сферах и парламентские комбинации.

Позиция либералов на протяжении революционного периода не оставалась неизменной. До осени 1905 г. они сначала "розовели" и даже "краснели", а затем началось попятное движение вправо. Так, в начале декабря П.Б. Струве призывал в журнале "Полярная звезда" бороться на два фронта — с бюрократией и "сектантской партийностью", подчеркивая необходимость компромисса "между разными классовыми и племенными элементами нации" и "между согласившейся в себе нацией и монархией"*.

Против крайностей революции предостерегал и близкий в то время к либералам философ Николай Бердяев, предупреждавший, что вандализм старой, официальной России порождает в свою очередь вандализм революции, что "в революционном якобинстве всегда... узнается дух политического самодержавия и деспотизма", что в социальный бунт всегда вплетаются "хамские чувства"**.

Тем не менее, несмотря на постепенное сползание либерализма вправо, он все же оставался составной частью освободительного движения, в котором всегда было реформистское крыло. При этом оппозиционные выступления либералов в конечном счете ослабляли старый режим и способствовали политическому пробуждению народа, хотя одновременно те же либералы сознательно тормозили этот процесс.

Революция резко ускорила организационное оформление либеральных сил, с одной стороны, и их внутреннее размежевание — с другой. К концу 1905 г. в России возник целый ряд либеральных партий: конституционно-демократическая (кадеты), Союз 17 октября (октябристы), демократических реформ, торгово-промышленная, правового порядка и др. При этом особенно большую роль играли кадеты и октябристы, стоявшие

соответственно на левом и правом флангах либерально-монархических сил.

Подавляющее число кадетских и октябристских организаций было сосредоточено на территории Европейской России. В национальных районах местная буржуазия и либерально настроенная интеллигенция создавали собственные партии и союзы (Украинская радикально-демократическая партия, Латышская демократическая партия, Эстонская народная партия прогрессистов, Литовская христианско-демократическая партия, Союз равноправия евреев, Мусульманский союз и др.). Несмотря на некоторые расхождения с русскими либералами по национальному вопросу, эти партии были единодушны с ними в стремлении к сдерживанию революции и соглашению с царизмом.

В партию кадетов вошел прежде всего цвет дворянской либерально-демократической интеллигенции, которая преобладала и в кадетском ЦК, а также часть помещиков и зажиточных средних городских слоев. Ведущую роль в партии в период революции играли: председатель ЦК, владелец 6 тыс. десятин земли, аристократ — Рюрикович князь П.Д. Долгоруков, товарищ председателя ЦК профессор В.Д. Набоков, будущий всемирно известный ученый профессор В.И. Вернадский, популярные адвокаты М.М. Винавер и В.А. Маклаков, видный земский деятель И.И. Петрункевич, владелец 3 тыс. десятин земли Ф.И. Родичев, бывший 'легальный марксист" П.Б. Струве, князь Д.И. Шаховской и др. Главным теоретиком и тактиком кадетской партии был талантливый историк, ученик Ключевского П.Н. Милюков. Вместе с тем в низовые кадетские организации входило довольно много служащих, учителей, приказчиков. были среди сторонников партии народной свободы отдельные крестьяне и Рабочие. Социальную основу партии октябристов составляли крупные торгово-промышленные и финансовые дельцы, перестраивавшие свои хозяйства на рыночные отношения помещики, интеллигенция. Именно к

Программы кадетов и октябристов представляли собой два различных варианта реформистского решения коренных вопросов российской действительности. Более радикальный кадетский вариант наиболее полно и последовательно выражал и защищал интересы буржуазного прогресса. Октябристский вариант, во многом совпадавший с правительственным курсом Столыпина, носил более консервативный характер и отражал интересы тех состоятельных слоев помещиков и представителей делового мира, которые были заинтересованы в проведении умеренных реформ в рамках программы, намеченной в манифесте 17 октября. Оба варианта отличались друг от друга глубиной и темпами предлагаемых политических и социальных преобразований, но служили в конечном счете одной цели — утверждению и развитию российского капитализма.

Политическим идеалом кадетов была парламентарная конституционная монархия английского типа. Они выступали за введение в России демократических свобод и строгое соблюдение прав личности, требовали создания ответственного перед Государственной думой правительства, всеобщего избирательного права, реформы местного самоуправления и суда. В кадетской публицистике периода революции можно найти много красивых слов о равенстве всех граждан перед законом, неприкосновенности их жизни, личности и жилища, свободе совести, печати, собраний. Для рабочих кадеты требовали 8-часового рабочего дня, права на стачки, свободы профессиональной организации. Именно кадеты создали применительно к России, ту модель правового государства, которая до сих пор остается только идеалом*. Однако предложить реальный путь к достижению этого идеала в самодержавной России кадеты не могли, как не могли они и гарантировать подлинное равноправие граждан в условиях капита-

* См., например, разработанный С.Л. Франком "Учредительный закон о вечных и неотъемлемых правах российских граждан" //Родина. 1989. N 6. С. 10

лнзма. Тем не менее при всей утопичности кадетских планов, рассчитанных на мирное соглашение народа с царской властью, прогрессивное значение их бесспорно.

Вместе с тем в программе кадетов было довольно много различных оговорок, которые шли вразрез с последовательным демократизмом. Будучи сторонниками унитарного государства, они не признавали права национальных меньшинств на отделение от Российской империи, ограничивались лозунгом их культурно-национального самоопределения (использование национальных языков в школе, суде и т.д.) и только в отдельных случаях допускали областную автономию. Половинчатостью отличалась и аграрная программа кадетской партии {отчуждение части помещичьих земель за выкуп), продиктованная стремлением всячески оградить интересы помещиков, но в то же время и как-то успокоить разбушевавшихся крестьян.

Что касается октябристов, то их программа носила ярко выраженный консервативно-либеральный характер. Они отстаивали принцип наследственной конституционной монархии, выступали за введение имущественного и образовательного цензов, а также ценза оседлости при выборах в Думу, органы местного самоуправления и суда, были решительными противниками национальной автономии <за исключением Финляндии), признавали свободу стачек лишь в тех отраслях производства, которые не имели "государственного и общественного характера" и т.д.

В период революции кадеты, а отчасти и октябристы вели активную агитационно-пропагандистскую деятельность в массах. В конце 1905 -начале 1906 гг. выходило до 70 газет кадетского направления. Октябристы в 1906 г. издавали более 50 газет. Огромными тиражами печатались агитационные брошюры и листовки этих партий. Широкие размеры приобрела и устная пропаганда, которую вела кадетская партия в крупных городах, особенно в период кампаний по выборам в Думу.

Правительственным и либеральным кругам, связанным между собой многими экономическими, социальными и политическими нитями и вместе с тем находившимися в России в состоянии постоянной конфронтации, противостоял потенциально очень мощный, но крайне пестрый по составу блок демократических сил, насчитывавший более 100 миллионов человек. Ведущие позиции в нем занимал рабочий класс — главная движущая сила революции. Общая его численность превышала в начале XX в. 14 млн. человек, из которых на долю фабрично-заводских, горных и транспортных рабочих (индустриальный пролетариат) приходилось более 3 ^млн. человек. Несмотря на значительные различия в уровне профессиональной подготовки и культуры отдельных слоев рабочих, их материальном положении, степени организованности и политических взглядах, что неизбежно сказывалось и на ходе массового пролетарского движения, можно с полным основанием считать, что в общем и целом рабочий класс России отличался очень высоким уровнем революционности. Для пролетарских масс нашей страны не были характерны реформистские и националистические настроения, классовый эгоизм, равнодушие к судьбам своей страны. Сильно развитое чувство социальной справедливости, интернационализм, способность откликаться на нужды других слоев трудящихся и защищать их интересы, тяга к организации, активная жизненная позиция — вот наиболее характерные черты политически сознательной части российского пролетариата, которая росла и набирала силу с каждым новым месяцем революции.

Разумеется, у нас нет оснований идеализировать российский пролетариат, который нес на себе отпечаток всеобщей забитости и темноты, присущих многомиллионым трудящимся массам России на рубеже XIX и XX веков. Не будем забывать, что даже в бурном 1905 г. было немало рабочих, не участвовавших в забастовочном движении и поставлявших кадры для ультраправых, черносотенных организаций. Однако по большому историческому счету рабочий класс России оправдал в 1905 г. надежды революционеров, а не их политических противников.

Очень активно выступало в начавшейся демократической революции и почти 100-миллионное российское крестьянство, все слои которого, в том числе и самые зажиточные, были сторонниками лозунга "Земли и воли!"

В России была налицо тесная генетическая связь городских рабочих и крестьян, несомненно облегчавшая решение поставленной еще в середине XIX в. Марксом задачи: дополнить борьбу пролетариата мощным "кре-стянским хором", без которого невозможна победа народной революции. Не случайно в 1905-1907 гг. выявилась прямая зависимость между подъемами и спадами рабочего и крестьянского движения, чему в немалой степени способствовала и работа революционных партий в деревне. При этом "бессмысленный и беспощадный", по образному выражению Пушкина, русский бунт, характерный для крестьянских войн XVH-XVIII вв. и не ушедший еще окончательно в прошлое и в начале XX в., на глазах перерастал в ходе революции в более организованные и осмысленные крестьянские выступления. Правда, крестьяне еще с трудом преодолевали свою вековую социальную пассивность, покорность властям, веру в "доброго" царя. Не случайно в 1905-1907 гг. они отдавали предпочтение разного рода просьбам и ходатайствам, а не открытой революционной борьбе с помещиками и царскими властями. Тем не менее первая российская революция, которую мы по праву можем назвать и крестьянской, ознаменовала собой начало решительного поворота в психологии и сознании крестьянских масс.

Трудно переоценить и ту роль, которую играли в 1905-1907 гг. демократическая интеллигенция, студенчество, учащиеся, активно помогая революционерам поднимать народ на борьбу. Под влиянием пролетариата втягивалась в борьбу с царизмом и такая часть средних городских слоев, как ремесленники и мелкие торгово-промышленные служащие. Конечно, внутри демократического блока были свои противоречия и разногласия, отражавшие различия в экономическом положении, уровне политического сознания и социальной психологии отдельных слоев трудящихся города и деревни. Однако всю российскую демократию объединяла ненависть к царскому самодержавию и полицейскому произволу, национальному гнету, помещичьим привилегиям. Это создавало реальные предпосылки для единства действий всех демократических сил в борьбе против царизма.

Интересы трудящихся масс представляли в России прежде всего социал-демократические и неонароднические партии и организации. Характеристика первых будет подробнее дана ниже. Здесь же мы остановимся в первую очередь на оценке оформившейся в 1902 г. партии социалистов-революционеров (эсеров). В период революции она насчитывала в своих рядах свыше 60 тыс. человек (не считая многочисленного слоя сочувствовавших партии), а их местные организации действовали в более чем 500 городах и населенных пунктах 76 губерний и областей страны. В годы революции возникло больше полутора тысяч крестьянских эсеровских братств, множество студенческих организаций, ученических групп и союзов. Эсеровские военные комиссии вели работу среди солдат и матросов в 47 губерниях России*.

В состав партии эсеров входили также 7 национальных организаций: эстонская, якутская, бурятская, чувашская и др. Кроме того, в национальных районах страны имелось несколько партий и организаций близкого к эсерам типа — Польская социалистическая партия (ППС), армянский революционный союз "Дашнакцутюн", Белорусская социалистическая громада, партия социалистов-федералистов Грузии, Украинская партия социалистов-революционеров, Социалистическая еврейская рабочая партия (СЕРП) и др.

Достаточно широка была и социальная база эсеров. Так, на основании Данных о социальном составе 21 губернской эсеровской организации, где насчитывалось около 22 тыс. членов, вырисовывается следующая карти-

*См.: Политические партии России в период революции 1905-1907 гг. М., 1987. С.5,51, 52-53.

на: рабочих в них было 43%, крестьян (вместе с солдатами) — 45°/ интеллигентов (включая учащихся) — 12%*. В самой крупной, петер бургской организации эсеров (6 тыс. членов) большинство составляли рабочие. В Московской губернии их доля приближалась к половине, _в Закавказье превышала 40 %, а в Поволжье — треть общего числа членов. Однако на первом плане у эсеров, как и у старых народовольцев, стояли все же в период революции интересы и чаяния десятков миллионов крестьян. Постепенно все отчетливее вырисовывалась главная функциональная роль эсеров в системе политических партий России — выражение интересов всего трудового крестьянства в целом, в первую очередь бедняков и середняков. Кроме того, эсеры вели работу среди солдат в матросов, студентов и учащихся, демократической интеллигенции, включая весь этот пестрый социальный конгломерат вместе с крестьянством и пролетариатом в одно абстрактное, не отличавшееся научной точностью понятие "трудовой народ".

Ведущими деятелями эсеровской партии в 1905-1907 гг. были ее главный теоретик В.М. Чернов, руководитель Боевой организации Е.Ф. Азеф (он был разоблачен позже как провокатор) и его помощник Б.В. Савинков, участники народнического движения прошлого века М.А. Натансон, "бабушка русской революции" Е.К. Брешко-Брешковская, И.А. Рубано-вич, будуюший выдающийся ученый-химик А.Н. Бах, а также более молодые по возрасту Г.А. Гершуни, Н.Д. Авксентьев, В.М. Зензинов, А.А. Аргунов, С.Н. Слетов, сыновья купца-миллионера братья А.Р. и М.Р. Год, И.И. Фундаминский (Бунаков) идр.

В социалистической доктрине эсеров довольно эклектически сочетались старые народнические воззрения, элементы модных либеральных теорий, полуанархические взгляды и отдельные элементы марксизма. В начале XX в. уже нельзя было отрицать ни развития капитализма в России, ни крупной общественно-политической роли пролетариата, что и нашло отражение в эсеровской платформе. За революционными призывами эсеров стояли глубокий крестьянский демократизм, неистребимая тяга крестьянина к земельному "поравнению", ликвидации помещичьего землевладения и к "воле" в самом широком ее понимании, включая активное участие крестьянства в управлении государством. Вместе с тем эсеры, как в свое время и народники, продолжали верить в прирожденный коллективизм крестьян, связывая с ним свои социалистические устремления.

Социалисты-революционеры привлекали к себе крестьян главным образом своей революционной аграрной программой. Они предлагали конфисковать помещичьи латифундии, изъять все земли из товарного обра-

шения, превратить их в общенародное достояние (а не в государственную собственность) и поделить поровну между всеми, кто хочет и может обрабатывать землю личным трудом, сохранив крестьянскую общину. Эсеры не отождеставляли "социализацию" (обобществление) земли с социализмом как таковым, но были убеждены, что на ее основе с помощью самых различных видов и форм кооперации в дальнейшем будет создано эволюционным путем новое, коллективное земледелие. Выступая, например, на I съезде эсеров (декабрь 1905 - январь 1906 г.), В.М. Чернов заявил, что "социализация" земли — это лишь фундамент для "органической работы в духе обобществления крестьянского труда"*.

Объективно в условиях сохранения частной собственности на все другие средства производства, кроме земли, реализация аграрной программы эсеров, вопреки их социалистическим мечтаниям, неизбежно должна была открыть простор для развития в деревне товарно-денежных, рыночных отношений.

Но притягательная сила эсеровской программы для крестьян состояла в том, что она адекватно отражала их органическое неприятие помещичьего землевладения, с одной стороны, и тягу к сохранению общины и уравнительному распределению земли — с другой.

Эсеры не имели четкого представления о характере начавшейся в России революции, называя ее то"социальной", то "политической и до известной степени демократической".

Программа эсеров включала в себя типичные для любой революционной демократии требования республики, политических свобод, национального равноправия, всеобщего избирательного права. В экономической области, наряду с "социализацией" земли, эсеры требовали введения прогрессивного подоходного налога и рабочего законодательства, а в области национальных отношений были сторонниками федерализма.

Эсеры не были единым течением. Их левое крыло, выделившееся в 1906 г. в самостоятельный "Союз социалистов-революционеров максималистов" высказывалось за "социализацию" не только земли, но и всех заводов и фабрик. Правое же крыло, тон в котором задавали бывшие народнические деятели, группировавшиеся вокруг журнала "Русское богатство" (А.В. Пешехонов, В.А. Мякотин, Н.Ф. Анненский и др.), ограничивалось требованием отчуждения помещичьих земель за "умеренное вознаграждение" и заменой самодержавия конституционной монархией. В 1906 г. правые эсеры создали легальную "Трудовую народно-социалистическую партию" (энесы), сразу же ставшую выразителем интересов более зажиточных слоев крестьянства. Однако в начале 1907 г, в ней было лишь около 1,5-2 тыс. членов.

*Протоколы Первого съезда партии социалистов-революционеров. Б.м., 1906. С.278. 2*

'Специфической особенностью эсеровской тактики, унаследованной от народовольцев, был индивидуальный террор, направленный против представителей высшей царской администрации (убийство великого князя Сергея Александровича, покушение на московского генерал-губернатора Дубасова, П,А. Столыпина и др.). Всего в 1905-1907 гг. эсеры провели 220 террористических актов. Жертвами эсеровского террора в период революции стали 242 человека (из них убито было 162, в том числе 24 высших гражданских и военных чина)*. Однако далеко не все эти терро-, ристические акты заканчивались удачно, причем многие боевики были арестованы и казнены из-за предательской деятельности Азефа и других.-, провока- торов. Эсеровский террор не мог привести к изменению существующего строя. Не приходится говорить и о чисто моральной стороне, дела: ведь революционеры фактически вершили самосуд, хотя и оправдывали свои действия интересами народа и революции. Кроме того, одно насилие неизбежно порождало другое, а пролитая кровь смывалась обычно новой кровью, создавая какой-то порочный круг убийств и преступлений.

Конечно, террор, в том числе и революционный, не был чисто русским явлением. Но в России с ее давними традициями восточного деспотизма, ужасами чужеземных нашествий, частыми войнами и разгулом помещичьего произвола при крепостном праве, когда цена человеческой жизни была сведена к минимуму, террор "сверху" и как ответ на него — террор "снизу" неизбежно принимали более широкие размеры, чем в так называемых цивилизованных странах, придавая российской революции особеннотрагический, кровавый оттенок.

Заметим, что в отдельные периоды (после издания манифеста 17 октября, во время деятельности I и II Думы) эсеровский ЦК сам давал директивы о приостановке террора, но затем вновь требовал его усиления. В целом революционный террор не оказал в 1905-1907 гг. большого влияния на ход событий, хотя и отрицать всякое его значение как фактора дезорганизации власти и активизации масс не следует. Недаром эсеры-террористы И.П. Каляев, М.А. Спиридонова, Е.С. Сезонов и другие приобрели в период революции огромную популярность, благодаря которой рос авторитет эсеровской партии в целом.

Прибегали эсеры (как, впрочем, и анархисты, а отчасти и большевики) и к такому весьма сомнительному средству революционной борьбы, как экспроприации. Они рассматривали "эксы" как крайнее средство пополнения партийной кассы. Однако экспроприации таили в себе неизбежную угрозу морального разложения революционеров и вырождения их деятельности в уголовные преступления, поскольку "эксы" часто сопровождались убийствами ни в чем не повинных людей. К числу наибо-

iee крупных экспроприации относится похищение в марте 1906 г. 875 тыс. РУ⁰"- ^в Московском обществе взаимного кредита и в октябре того же года 400 тыс.руб. в Петербургской портовой таможне.

В годы революции эсеры развернули широкую пропагандистскую и агитационную деятельность. В разное время в этот период издавалось более 100 эсеровских газет, печатались и распространялись в миллионах экземпляров прокламации, летучие листки, брошюры. Активно действовали эсеры и в войсках. Однако здесь особенно сильно проявилось их стремление искусственно ускорять революционные события, неумение координировать подготовку вооруженных выступлений в армии и на флоте с подготовкой восстаний рабоче-крестьянских масс. Большую работу вели эсеры во Всероссийском крестьянском союзе, Всероссийском железнодорожном союзе и Союзе почтово-телеграфных служащих.

Другой разновидностью ультралевой революционности, получившей известное распространение в 1905-1907 гг., был анархизм. Анархисты отрицали необходимость планомерной работы по политическому воспитанию и организации масс, а революцию понимали как всеобщий коммунистический переворот, означающий скачок из мира насилия и угнетения в общество полного равенства и справедливости, где нет классов и государства. Поэтому демократическая революция и свержение самодержавия казались анархистам не более чем кратковременным, не имеющим какого-либо самостоятельного значения эпизодом в борьбе за "царство свободы". Отсюда вытекала и их тактика, стержнем которой были террористические акты, экспроприации, полное отрицание парламентаризма и пренебрежение к демократическим свободам.

К концу революции, в России насчитывалось не менее 255 анархистских организаций, действовавших в 180 городах и населенных пунктах, а общая численность их членов колебалась в пределах 5 тысяч человек*. Анархистские группы ("Хлеб и воля", "Черное знамя", "Бунтарь", "Безначалие" и др.) формировались преимущественно из экстремистски настроенной части средних слоев городского и отчасти сельского населения, Деклассированных элементов, а также из отдельных представителей рабочих, студентов, учащихся средних учебных заведений, выражавших свое недовольство существующим строем в крайних, террористически-Разрушительных формах.

Таким образом, в годы первой российской революции марксистам пришлось действовать в условиях быстро складывавшейся многопартийности, вести острую идейную борьбу с одними партиями и искать различные формы сотрудничества с другими.

См.: Политическая историй России в партиях и лицах. М., 1993. С.65-66.